Последняя Плакальщица
300 г. от ПВ. Показания свидетеля, нашедшего труп на кладбище – старика
Очитка
Она сидела у кладбищенской ограды, высокая и худая, заплетенная в
паутину, словно в кокон. Черты лица едва проглядывали за нитяным
полотном, но её пальцы — слишком длинные, слишком гибкие — были хорошо
различимы. Они лежали на коленях, будто всё ещё держали невидимую нить.
Казалось, что она жива, просто сидит неподвижнее, чем обычно. Местные за
последние 10 лет уже к ней привыкли и звали её Безмолвной, но старики,
те, чья память ещё хранила страх перед Второй Мерзостью, шептали другое
имя — Пустельга-из- двенадцати.
Мой дед рассказывал, что когда-то, лет за десять до того, как пришла
Вторая Мерзость, в часовне Мокоши служила жрица по имени Пустельга.
Маленькая, юркая, с глазами, что видели то, что другие не замечали.
Тогда Мерзость — сама земля кладбища, живая и ненасытная — снова
попыталась подняться. Плакальщицы тогда справились, говорил он, но
добавлял: а через десять лет они еще раз справились. Но все закончились,
став стеной Кладбища.
Примечания летописца:
И вот тут истории расходятся.
Одни говорят, что Пустельга пожертвовала старшей жрицей и ещё десятью
сёстрами, оборвав их жизни, чтобы сплести новые нити, договорившись с
ними. Другие — что она не спрашивала, просто взяла то, что было нужно.
Так или иначе, Мокошь отвернулась от неё. Перестала слышать её молитвы.
А Пустельга… перестала молиться.
В архивах мой отец находил обрывки той истории, в простеньком дневнике с
птицей на обложке:
*Когда Мерзость попыталась выбраться за стены омары, старшая жрица Ольха
велела плести обычную Сеть, и мы так и делали. Ольха в одну ночь
поседела на этом ритуале, но отказывалась искать другие пути. А я поняла
— этого не хватит. Для Нитей нужен другой материал, если мы не хотим,
чтобы оно вырвалось с Кладбища. Наши судьбы ничто, я уверена, что Мокошь
простит меня за это нарушение всех догматов нашей веры. *
Её не изгоняли, как сейчас иногда поговаривают в Розе, она ушла сама. А
в Костях, что сейчас, что тогда не было идиотов, которые бы что-то
дурное сказали той, что остановила Мерзость.
О её дальнейшей судьбе сведения весьма отрывочны:
Говорят, она плыла по Морю Мук к южному побережью, где, по легендам
ючителле, скрывались Врата мёртвых, ведущие в царство Эрешкигаль. Одни
утверждают, что нашла лишь руины древнего храма, другие — что вступила в
сделку с чем-то, что было старше богов и обрела небывалую магическую
мощь, а третьи шепчут, будто Врата сами отвергли её, ибо она уже несла в
себе нечто, что не принадлежало ни жизни, ни смерти.
Потом она пришла в земли траллов, где десять лет сидела у чумных
костров, изучая, как жизнь цепляется за тело даже тогда, когда сама душа
уже готова уйти. Там её прозвали Белой Тенью и почитали как
могущественную колдунью, ибо она приходила к умирающим, но всегда только
смотрела, как будто пыталась понять, где та грань, за которой всё
заканчивается.
А после её видели в Курганье, где она стояла у запертых курганов,
пытаясь найти крупицу истинной Смерти.
Эти странствия длились по разным оценкам около ста лет. Данные
расходятся, потому что никто почему-то не запомнил, когда именно она
снова появилась в Костях. С тех пор она просто сидела у кладбища, и
когда земля начинала дышать, подходила, клала руку на надгробие — и всё
затихало. Никто толком не смог выяснить где и с кем она жила, но немало
наших некромантов из тех, кто загоняют трупы под землю, а не достают их
оттуда, почитали её за свою наставницу и говорили, что колдовала она
искуснее их всех вместе взятых, но никогда ни с кем не сближалась.
Показания Очитка, продолжение.
В последний год она почти не двигалась, только её пальцы постоянно
шевелились, как будто медленно перебирали невидимые нити, будто до
последнего пытались что-то удержать. Никогда не видел, чтобы она ела или
спала. Только с магами иногда говорила. Мы вообще поначалу постоянно её
замечали, не по себе было, потом привыкли через пару недель.
Этим утром нашел её сидящей в той же позе, но пустую — не мёртвую, не
спящую, а выпотрошенную, словно всё, что было внутри, ушло в землю,
принятое Мерзостью, что так долго ждала своего часа. Меня тоже уже,
небось, заждалась.