О сынах ночи

Слушайте, дети холмов, да внимайте ветру, что с перевала стелется: он шепчет старую сказку, в которой больше тени, чем света. Не рассказывают её под праздники, не поют её барды при ярких кострах. Её помнят кости, лежащие в курганах, и луна, глядящая на них сквозь облака.

Жила некогда у самой вершины Лестницы Слёз женщина, что читала по звездам. И вот в час, когда по небу мчались со звонким лаем псы и сам Король Гончих гнал клятвопреступников по ледяной тропе, пришёл к ней незнакомец. Облечен был он в черную мантию с волчьими петлями, и глаза его горели отражением иных миров. Имя свое не назвал. Прошли три ночи, и он исчез, как исчезает иней под дыханием пламени. А ведунья понесла.

Весной, в год, когда Комета рассекла небо, она родила близнецов — одного с глазами северного неба, другого — с глазами углей. Сказали старухи у очага: «Двое рождены — один для мира, другой для его разрушения». И спорили в тех краях, Король Гончих был их отцом, или Луин-Обманщик.

Но пока были они в колыбелях, волхвы Волоса из Облачного Леса, что завидовали ей и страшились её рода, затеяли зло. Послали они с севера змею — старую, как сама тьма, с ядом, что капал со звёзд до рождения солнца. Проползла та под корнями, через порог, не слышно, не видимо — и вонзила зубы в первого младенца.

Но не вышло у неё дела. Кожа его была тверда, как кость: зубы лишь скользнули, не оставив ни следа. В тот же миг второй брат схватил змею за шею, да так крепко, что та зашипела и завертелась, но не вырвалась. Сжимал он её, пока чернота не вытекла из глаз её, и тело её не повисло в руке, как обмякшая плеть.

Но и тогда не разжал он пальцы.

Говорят, мать его умоляла, слезами жгла пол, старшие велели отпустить, но он смотрел мимо. И только когда пришёл дух перевала — в облике старика с лицом из камня и мха — и пообещал ему, что из черепа змеи будет сделана погремушка, что станет первой игрушкой его воина, только тогда мальчик разжал ладонь.

Теперь они выросли и идут по свету. И помните, дети холмов: когда небо снова вспорет Комета, двое братьев снова будут рядом. Один — стоять как скала, другой — с жаром в ладонях.

О древе Пращи и силе его ветвей

сказание, записанное Браном из Вяза, летописцем и ведуном,

в третий год от Падения Владычества

Из корня древнего, вросшего в землю, как менгир в курган первородный, произросло древо Пращи — благословенное в дни древней звезды, напитанное росой утренней памяти и согретое огнем очага первого. Сему древу, чьё имя шепчет ветер в долинах седых, ведомы были пути великие. Речено ему было править в Вие, но изошли от него и многие другие: пастыри племён, что умиротворяли роды буйные; воины, чьё слово крепче железа и чья рука держала меч не дрогнув; творцы законов, что чертили знаки и ставили печати, волю людскую скрепляя.

Пали дома их многие, рассыпались венцы во прахе, кольца власти пылью обратились, но песня о них поныне звучит в гуслях и голосе странников, и ведёт потомков Пращи, что до наших дней дожили, древняя кровь, в коей память не угасла.

И были на том древе плоды разные — не только плоть героев и ум мудрецов, но и колдовские ветви, в коих бушевала чародейская сила. В роду том сызмала рождались дети, чьи очи видели сквозь ночь, чьи уста повелевали огню и ветру, чьи руки укрощали зверя дикого. Не дивлюсь потому, что годы суровые, что восхождению проклятого Владычества предшествовали, в детях, рождённых у Лестницы Слёз, вновь открылась та же сила. Много она послужила народу: была щитом в час нужды, копьём в час битвы, светом в безвременье. Но древен и непреложен закон, начертанный в камне: не быть чародею хозяином очага. Не для него венец, не для него чаша правды, не для него путь во главе племени. Ибо рука, ведомая силой, что не знает меры, может сломить и закон, и судьбу. Пусть не гневаются те, кто носит сей дар в крови, от Пращи предка им унаследованный, ибо иное им назначено: быть копьем в руке мира, быть голосом, что зовёт бурю.

И дано мне засвидетельствовать: те, кого отвергло племя — вернулись не с проклятием, но с доблестью. Бросили вызов тьме и мраку, восстали против чудовища, что породило Владычество, и супруги его, Матери Лжи, и рабов их, что смерть променяли на цепи. Даровали им боги победу, хоть и великой ценой. И хотя не найти ныне ни их могил, ни камней, что стояли бы на страже их памяти, — слава их живёт, и жертва их будет вспоминаться, покуда хоть один потомок Пращи ступает по земле.

**Из свитка камышового, хранимого в сандаловой шкатулке с печатью Лотоса
**Хроника евнуха Саркура, блюстителя Восточного Крыла Дворца Архонта Белтешазара

В месяц Рубина, когда девам обрезают волосы и гонят злых духов сладким дымом, прибыл в Аметист человек, что нёс на себе знамения славы и падения. Его имя — не для записи, ибо вино скисает, когда оно сказано вслух. Прибыл он ко двору архонта Белтешазара, изгнанный из северных земель, где владыки преследовали колдунов, что к венцу стремились, но пировали за их счёт на полях брани.

Приняли его с почестями — как и подобает тому, чья кровь горячее пламени, а тень — глубже колодца. В те годы Великий Архонт с прищуром взирал на север: там вожди дряхлели, земли слабели, и звёзды подсказывали — час близок. Потому изгнанник пришёлся ко двору. А он, заметив ласку — ту самую, какую дают лишь тигру, которого надеются оседлать, — возжелал большего. Искал знаний — и простых, и сладостных, и запретных. Искал признания, как ищут монету в пыли. Искал власти, богатства, союза. Щедр был на желания, как нарцисс в саду царском.

И вознамерился гость породниться с домом Архонта. Стал смотреть на дочерей, как волк на стадо, будто выбирая не одну — а каждую. Сёстры же жили тогда во Дворце Женском, в мраморных покоях, среди садов зелёных, где вода поёт в чашах, и занавеси пахнут лавандой.

Долго выбирал гость ту, что придётся ему по сердцу. Но пошёл со сватовством к той, что среди сестёр слыла скромнейшей. Глаза её — колодцы молчания. Речь её — редка, как луна без тумана. Видела она сны чужие и правду с оголённой костью.

Вышел он к ней на террасу, где жасмин сплетается с ладаном, встал, склонил голову и сказал:

— Я — тот, кого сны боятся. Укажи путь — и я пойду. Будь чашей — и я стану морем.

Она взглянула — как жрица на змею под сандаловой скамьёй — и ответила:

— Ты жаждешь венца, но не смысла. Ты ищешь сосуд — а я Буря. Я не твоя.

И отвернулась, как будто он был лишь тенью на стене.

Тогда обратил он взор ко второй. Губы — как плод персика, голос — как шелест шелка. Угадывала желания, пока те ещё жили в дыхании, а не в сердце. Её смех пьянил, как пряное вино. Всегда она была ему любезна, хоть и не послал он вина от дома своего, чтобы с нашим смешать.

— Ты пришёл за бурей, но нашёл вечерний зной, — сказала она, вставая меж занавесей, что колыхались от медленного дыхания сада. – Я же не буря, но Блаженство…

Что же случилось после — неведомо. Хоть и каждое ухо, и каждый глаз в Дворце Женском ни на миг не засыпали. Ушёл он, как туман на рассвете, как море во время отлива. Ушёл, оставив после себя женщин, что не стали его.

И ныне в Аметисте говорят:

Выбери пророчество — и станешь одинок.

Выбери соблазн — и станешь проклят.

Выбери обеих — и станешь песней для евнуха.

Помета библиотечная: Помещено в Великую Библиотеку Роз в год падения Аметиста.

Из архива Университета города Розы

Проф. Креон, доктор символических наук

Сие краткое сочинение представляет собой часть моих полевых записей, составленных в ходе этнографических и некрополистических изысканий, предпринятых летом 595 года (О.Р.). Исследование касалось погребений знатных форсов, преимущественно на южных окраинах Облачного Леса.

Среди прочих попалось мне надгробие, которое заставило меня на несколько дней прекратить сбор сведений и сосредоточиться на локальном источнике.

Привожу заинтересовавший нас текст полностью:

Пришел огонь на небо.

И от него два огня сошли в плоть.

Она отдала жизнь за мечту о величии.
Не зовите ее по имени — имя ее мертво,
Но слава придёт с одним из двух.

Сопровождалась эта надпись изображением двух звезд, заключенных в круг. Расспросы местных пастухов и одного старика, хранившего ключи от заброшенного святилища, вывели меня на предание, тревожное по своей сути. Якобы дама, упокоенная под тем камнем, умерла преждевременно, в год прошлой кометы, оставив сиротами младенцев, что не были, по слухам, конечно, от одного отца.

Когда речь зашла о символах, то меня вдоволь накормили историями о тайных сектах, зловещих ковенах и темных культах, что поклоняются комете (не удивительно, ведь она вот-вот снова появится в небе).

Прозвания сыновей же, которых она произвела на свет, я — по разумной и осмотрительной осторожности — поминать не стану. Скажу только, что в настоящую пору, когда дело теллекурре повсеместно теснимо, они достигли величия как его противники. И род их, хоть и не увенчанный короной, держит в руках и силу, и власть.

Загребущий

Говорят, род Сенджак — древнее семя форсов, укоренённое в седых долинах, где холодный ветер воет над древними курганами, а руны медленно блекнут на покрытых мхом камнях. По старым сказаниям, две тысячи лет назад предки этого рода вывели народ Вия прочь от чар и яда теллекуре, основав королевство меж мшистых лесов, вересковых пустошей и каменных гряд. Когда же Сенджак стал богат и силён, барды пели, что кровь его от корня самого Брана — древнего высокого короля. Но кто скажет, сколько в том правды, а сколько лести и надменной гордыни?

Истинную власть Сенджаки вырвали из холодных рук судьбы лишь в те тёмные времена, что наступили за четыре века до Провозглашения Владычества. Тогда один из них, жестокий и дальновидный барон, принял титул Стража Лестницы Слёз – перевала, через который враги, теллекурре, спускались на земли Вия. Там он правил железом и огнём, и столь яростными были битвы, что ущелья доныне полны побелевших костей. Кости эти – нити старой памяти, вплетённые в песни и предания рода.

Наш герой родился в 111 году до Провозглашения Владычества, в год, когда Великая Комета рассекла небо кровавым шрамом, оставив жуткую метку не только на звёздных сводах, но и в истории людей. Мать его была ведунья, служительница Звёздного Круга — знала все пути созвездий и слова, что шепчет мрак. Она вещала, что вместе с Кометой в мир придёт новый светоч — и многие верили её словам. Но роды её обернулись бедой: на свет вышли два сына — тот, кого назовут Загребущим, и тот, кто получит прозвище Твердец. Она испустила дух, оставив их сиротами, о чьём отце ходили самые чёрные слухи. Говорили, будто один из них вовсе не сын смертного. Что породило его то ли семя Луина, божественного обманщика, то ли Короля Гончих, что пасёт тени и крадёт сны. Отец их всегда был на Севере, в войне без конца, угрюмый и молчаливый, но признал обоих. И разговоры об этом потому велись лишь шёпотом у потухших очагов.

Когда небо снова рассёк хвост Кометы, Загребущий уже держал меч, багряный от крови. Вместе с братом он повёл воинов на Клин и занял крепость Вист — оттуда королевство Вий жгло деревни Облачного Леса, чтобы усмирить, наконец, ярость теллекурре. Это были славные и жестокие дни. Их имена вплетались в боевые песни у костров, а герольды трубили их славу при дворах владык форсов. Но в сердце Загребущего гнездилась иная цель, потаённая, как чёрная змейка под камнем.

Он охотился не только за землёй и славой — он жаждал легенды. Искал миф. Надежду на великое чудо. В балладах и преданиях выискивал он следы древних реликвий народа форсов: Меч Нуаду, Копьё Луина — силы, которые, окажись в его руках, могли бы заставить содрогнуться всех врагов. Говорили, что носителем Меча был его предок, ходивший по земле тысячу лет назад. А Копьё — принадлежало тому самому Луину, богом-обманщиком, которого считали его собственным отцом.

Когда он шёл на штурм Виста, он был убеждён, что копьё сокрыто за его стенами. Сюда вели смутные следы древних сказаний и преданий. Но всё оказалось тщетно. Крепость пала, воины пировали в её залах, делили богатую добычу, но среди трофеев не нашлось ничего, достойного его взгляда.

В те дни старые ведуньи, помнившие его мать, поведали ему о её последних словах и знамениях. Он узнал, что его рождение не было случайным. Знаки на небе и на земле предвещали рождение великого героя, чародея, владыки. И он не сомневался — это пророчество говорило о нём. Никак иначе.

В то время Вием правил хилый король, воля его была слаба и жалка, словно потухший факел на ветру. В нём едва тлел отблеск великого рода Брана. Все знали — дни его сочтены. Вопрос был лишь в одном: кто поднимет упавшую корону и начнёт новую династию? Сенджак был среди первых претендентов, но старшими в роду были его дядя и кузен. Однако наш герой был дерзок и неукротим, доказал свои таланты делом, и семья склонялась к тому, чтобы избрать его танистом — наследником по обычаю форсов.

В тот год он впервые столкнулся с противником, способным менять облик по своей воле. Как и чем он привлёк внимание этого таинственного и легендарного чародея, он не знает и по сей день. Но тот явился в облике нашего героя на семейное собрание и говорил злые и опасные слова. Лишь случай позволил разоблачить самозванца. Потом, сражаясь со Взятым Меняющим Облик, он не раз вспомнил этот случай.

Но это было лишь первым предвестием бед. Слабый король терпел поражения. Тот, кого потом назовут Властелином, взыскивал с форсов кровавую виру за все обиды теллекурре. Не было силы, что могла бы его одолеть. Но сначала он обрушил свой гнев на Север, на Форберг — древнее королевство. Множество воинов пало под его чарами, сам владыка северных форсов сложил голову в кровавой битве.

В Пращнике, столице Вия, все знали — их черёд следующий. Гонцы неслись по дорогам к союзникам и вассалам. Королевство, измотанное десятилетиями войн, готовилось к последнему бою. Ему нужен был вождь.

Наш герой встал в великом собрании. Друзья и соратники приветствовали его, противники хмуро молчали. Все понимали: это был спектакль, исход которого был предрешён. Все ждали лишь последнего аккорда — когда он взойдёт на трон и возложит венец на своё чело.

Но тогда из-за трона вышли люди в одеждах жрецов. И положили на его пути древний менгир — Камень Фаль. Стоило ему ступить вперёд, как раздался пронзительный крик. Это было мерило царственности, что не щадило никого. Ни один чародей, обладающий великой силой, не мог скрыть свою суть от его взора. Закон, старше Вия и Форсберга, гласил: ни один маг не может стать королём форсов!

Столетиями владыки Форберга берегли Фаль в своих чертогах, отказывая в нём другим домам. Но теперь его тайно привезли сюда с единственной целью — разрушить надежды героя. Зал, полный насмешек и тайного торжества врагов, зашумел. Кто-то предложил ему именоваться, отказаться от силы ради права на престол — великой жертвой купить корону.

Он не сказал ни слова. Развернулся, покинул зал, город, страну. Ушёл в изгнание, словно зимняя буря, что несёт смерть и мрак. Многие из тех, кто тогда смеялся, не дожили до следующей Кометы. Мало кто умер легко. Он не забыл.

Его путь лежал на юг, в Самоцветные города, что были древними уже тогда, когда народ форсов только ступил на эти земли. Аметист — гордый и проклятый Ковчег Знаний. Там книжники народа ючителле искали древние истины и предавались изысканным наслаждениям.

Там он учился, жадно впитывал знания. Там снискал благоволение дочерей тирана Белтешазара — по слухам, всех разом. Тогда его впервые и назвали Загребущим.

Когда Загребущий впервые ступил в Аметист — древний и гордый Ковчег Знаний — он не искал ни золота, ни славы, но того, что ценилось выше жизни. Он пришёл постигать тайны: древние письма на яшмовых табличках, формулы, выцарапанные на меди и костях, предания, которые даже в этом городе осмеливались произносить лишь шёпотом.

Там он познакомился с дочерьми Белтешазара — тирана и книжника, что держал весь город в страхе и восхищении. Одна была пророчица. Говорили, что ее предсказания призывают беды и бури. Она поведала ему о знамениях на небе и земле, о грядущем пришествии того, кто принесёт гибель королевствам и установит свою волю железом и колдовством. Загребущий слушал и смеялся. В глубине души он был уверен: это предсказание говорило о нём. Кто, если не он, мог стать тем судьбоносным героем — или чудовищем?

Другая же была соблазнительница. Её глаза были глубоки, как омуты, а слова мягки и ядовиты. Она была предметом его вожделения, и сердце его горело к ней без остатка. Но когда настал час выбора, он посватался к Пророчице. Та была слабее в колдовстве, тише, покорнее — и не могла бы затмить его свет. Он хотел сосуд, а не равную. Но он получил отказ. Оскорбительный, прямой, неумолимый.

Гордячка бросила ему: “Я — дочь владыки Аметиста. Но я — не одна из многих. Я — гроза, не дождик. Я не стану очередной жемчужиной в ожерелье твоих побед. Ступай к тем, кто радуется теням. Мои дары — не для тебя.”

И тогда Соблазнительца открыла ему объятия и двери опочивальни. Она играла с ним. Шептала истории, вплетала в его жадные мысли опасные замыслы. Рассказывала о своей матери — Царице, что спала под чарами древнего сна и хранила в себе силу, великую по меркам любого. Она поведала ему о ритуале Горькой Розы, забытом и страшном, способном вырвать эту силу и передать тому, кто дерзнёт.

Каков был её истинный замысел — неясно ему и по сей день. Хотела ли она его гибели? Или же надеялась сковать его своей волей? Быть может, обе сестры плели паутину вместе — или вовсе действовали каждая по своей тайной воле.

Но Загребущий был горд и неосторожен. Он решился. И тогда, под покровом темной южной ночи, он пришёл к Царице, чтобы отнять её силу. Произошла схватка. Царица сражалась, не прерывая своего сна. И он… проиграл! Нет – был сокрушён.

Царица не убила его. Но слова её врезались в сердце, как лезвие:

— Ты жаждал стать Властелином, а не смог даже убить спящую женщину. Знай же, что судьба, предрекавшая величие, не принадлежит тебе. Твой народ великими жертвами отказался от нее. Передал тем, кто пришел после вас…

Он ушёл из Аметиста униженным, опустошённым, сгорая в пламени гордыни и стыда. И в пламени этом родилась жажда мести. Он знал, что Царица принадлежала в племени Паука, и поклялся истреблять любого, кто носил в себе эту кровь. И само имя теллекурре стало ему ненавистно. Сталью и самым черным колдовством, что было ему доступно, обрушился он на земли Пауков, род Каракурта. И не было в его сердце жалости ни детям, ни к старикам, ни особенно к девам. И быть может извел бы он под корень все это зловредное семя, если бы не соперник. Тот, кто украл его судьбу, тот, кто возносился, как Властелин.

Когда вновь на небе вспыхнула Комета — древняя метка перемен, предвестница бед и надежд — Загребущий уже не был юным. Он был колдуном, чьё имя вызывало шёпоты и страх. И был пир в Вязе, при дворе Королевы. Там плелись речи и клятвы, замысливался великий союз против Эрина и его теллекурре. Там Загребущий вновь увидел своего двоюродного брата — барона Сенджака — и четырёх его дочерей. Того самого, что когда-то хохотал над его позором. Но теперь брат был смирен, как ягнёнок под ножом. Вий трещал под ударами Властелина и молил о помощи, и Загребущий не отказал.

Вернувшись на север, он собрал воинов и повёл поход на Лорды. И Эрин Безотчий вышел ему навстречу. Была битва, где от заклятий и чар сотрясались горы, а небо багровело от кровавых вспышек. Но всё было напрасно. Король Вия пал на поле, жалкий и бесславный. Цвет знати лёг костьми. Тогда впервые Загребущий осознал — один на один он не победит Властелина. И он бежал. Скрылся под покровом чар, что едва сдерживали натиск его величайшего врага.

Год спустя пала столица — древний Пращник. Королевская династия пресеклась. Знать рассеялась или преклонила колено. Тогда Загребущий выступил вперёд — не венчанный, не избранный, но единственный, кто мог удержать власть. Говорили, он очистил свой путь железом и чарами. Дядья и кузены исчезли в темноте, их тела так и не нашли. Лишь одна племянница, говорят, сумела уйти без следа. Лишь брат оставался с ним. Твердец.

Но его победа была иллюзией. Новые поражения разорили страну дотла. Он отверг государственные дела, оставив королевство брату — Твердцу, который десять лет правил развалинами, собирая налоги с руин и изгнанников, скрипя зубами от горечи.

Сам же Загребущий предался одержимости. Он искал Копьё Луина — верил, что кровь его отца пробудится и дарует ему ключ к величию. Но древние следы обрывались в глуши. Пророчества смеялись ему в лицо. Войны сожгли землю. Народ выл от голода.

Когда Вий пал окончательно, а Владычество было провозглашено, выбора почти не осталось. Склонить голову и стать Взятыми — вечными рабами чужого чародейства — или снова бежать. Братья выбрали бегство. У берега Моря Мук они прятались от ищеек, не смея колдовать. Их пленили пираты — цепи звенели на чёрных галерах, весла пели погребальные песни. Но когда корабли вышли на южный рейд, страхи рассеялись. Колдовство сорвалось с цепей. Пламя сожгло паруса, а море поглотило крики. Они стояли на южном берегу, глядя на догорающие мачты. Свободные, но лишенные родины.

Там, под чужим небом, пути их впервые разошлись. Загребущий всё ещё искал силу, способную бросить вызов Властелину. Он бродил по пустыням и старым городам, слушал предания, угрожал жрецам и покупал древние манускрипты. Твердец же не выдержал, вернулся на север — сражаться или умереть.

Шли годы. Комета вернулась. И тогда, в 70-х годах новой эры, братья встретились вновь — в самом сердце Восстания. К тому времени Твердец уже был душой Круга Восемнадцати, а Загребущий — героем, страшным и могучим, чья помощь обещала победу. Они сражались рядом. Властелин пал. Его крепости были сокрушены, его прислужники закованы в Курганье — колдовской тюрьме, построенной по планам из погибшего Аметиста.

Но не все цели Загребущего были столь благородны. В южных землях он изучал Самоцветы ючителле, их загадочную силу. В Берилле взятки и связи открыли ему возможность прикоснуться к святыне — он понял, пусть не до конца, что эти самоцветы были не просто камнями, а сосудами для силы, неподвластной даже величайшему чародейству. Он слышал и о том, что и Властелин охотился за ними. Может быть, даже владел «сердцами» Аметиста и Алмаза, которые пали перед ним.

Когда он узнал о Белой Розе и той силе, что она носила в себе, он сложил все догадки воедино. Он отправился к воительнице — не только чтобы помочь Восстанию, но чтобы убедиться в своей правоте. И убедился. Он изучал её, сражаясь рядом. Выяснял слабости и силы. Строил планы.

В условиях военного времени он, кстати, женился. Вместе с братом они взяли себе в жены сестер Явь, Навь и Правь. Все три погибли в Великой Битве.

Когда война была окончена, Белая Роза собрала самых верных и предложила им свою силу. Он понял — настал его час. Эта сила была не просто оружием. Она могла стать Семенем нового Самоцвета. Седьмого. Верховного. Венца всех.

Но остальные были глупы и жадны. Едва Белая Роза шагнула в небытие, оставив им Белую Силу, они стали рвать её на части. Использовать для своих мелких мечтаний и удовольствий. Так родились первые Истоки в городе Розы — зыбкие, соблазнительные, но для него лично почти бесполезные.

Загребущий пришёл в ярость. Он уничтожил каждого, кто знал его планы и до кого смог дотянуться. Изгнал, затоптал, стер из памяти людей. Город Розы с его манящими, но искажёнными Истоками стал его королевством. Лишь один человек был с ним рядом — брат. Твердец. Они проводили долгие ночи, исследуя силу Истоков. Строили планы, как вернуть её в исходный вид, превратить Розы в алтарь для нового Самоцвета — фокус-точку величайшего геомантического контура.

Загребущий научился пить силу Истоков, поглощать Белую Силу. Но это была лишь тень того могущества, что он жаждал. Он метался по континенту, месяцами блуждал по древним библиотекам. Иногда он находил следы, что оставила за свою недолгую жизнь его мать. Записи, рассказы, заметки. В них — её страхи и отчаянные просьбы к звёздам объяснить судьбу сыновей. Там стояли слова: «Брат должен отдать жизнь брату, чтобы всё стало правильно».

И тогда он понял. Вспомнил древние легенды о Самоцветах ючителле, выкованных из ран, крови и плоти самого Решефа, великого бога, ходившего по земле в облике человека. Чтобы создать Седьмой, Верховный Самоцвет, он должен быть вмещён не в мёртвый сосуд, а в живую плоть. Носитель был рядом. Его брат. Жертва. Та, что устранит двойственность их судьбы.

Вернувшись, он не колебался. Проклятие Ловушки сковало Твердеца чарами, не позволяя покинуть город. То было оправданием для экспериментов. Ночи были полны криков и тьмы. Тело Твердеца отторгало Белую Силу, разум его бродил в видениях, память истончалась, сознание меркло. Настал день, когда он перешёл грань жизни и смерти, и колдовство вытекало из него, как кровь из вскрытых вен. Загребущий стоял рядом и смотрел, как Белая Сила покидает безжизненное тело.

И он остался один.

Он шагнул во тьму, чтобы скрыться от взоров людей и со страниц летописей.

Скрыться до тех пор, пока в какой-то очередной раз не вспыхнет Комета, в свете которой он снова ухватит за хвост свою неуловимую судьбу.

Чудовища умеют ждать – у них есть вечность…

ЗАБОТЫ НАРОДА ЮЧИТЕЛЛЕ

Самоцветный Банк ючителле (самая могущественная теневая организация этого народа) объявил награду за несколько деяний (сдавать и получать в регмастерке квартала Роза). Среди экспертов по этим вопросам, которых рекомендовали ючителле, есть четыре имени: Загребущий, Зовущая Бурю, Ревун, Стряпчий.

Тезис 0. Великие вожди не собираются бегать вместо отрядов и добывать информацию. Ровно наоборот.

Поиски корней истоков или создание истока

Да уж. Из чего взялись Истоки ты знаешь весьма неплохо. Белая Роза отдала свою силу, чтобы породить нечто величественное. Но ее план извратили, украли, испортили. А заодно и твой. И самое обидное, ты не понимаешь, как именно это было сделано. В твоем старом Круге 18 кто-то играл в свою игру, или был пешкой в чужой интриге. Или и то, и другое. Вероятно, самый естественный источник силы для нового Истока – новая Белая Роза. Но все, что тебе известно, говорит, что эту силу у нее нельзя взять без согласия.

И вот что тебе точно не нужно, чтобы ТВОЮ Белую Розу снова растащили выскочки уже из нового Круга, или Взятые.

А вот создать новый исток из остатков старой Розы – интересно и полезно. Ведь в твоем представлении Седьмой Самоцвет это особенно мощный исток. Так что расследование может помочь в большом деле.

Вернуть Аметист или усилить Самоцвет другого города

Поиски Аметиста интересны, но это не идет в сравнение с замыслами по созданию Седьмого Самоцвета. Хотя ты раньше вообще не задумывался о том, куда Властелин девал Алмаз и Аметист. Может быть зря.

Сейчас у тебя есть одна догадка по этому вопросу. Если Самоцветы ючителле и Истоки схожи по природе, и Аметист сейчас находится в пределах досягаемости из Роз (а Самоцветный Банк обычно хорошо информирован), то для поисков можно использовать их свойства.

Для формулы понадобится задействовать как минимум три истока: соответствующий символически месту его расположения (владельцу), соответствующий самому Аметисту и третий, про присвоение, обретение, прирост (определить природу Истока можно по тому, с каким местом он связан, какие эффекты дает кварталу и городу – причем трактовать можно довольно широко).

Техническая заметка: хранители должны выполнить стандартное посвящение, после чего в свитке посвящения указать, что направляют силу на Аметист. Они не будут учтены в посвящения для квартала/города. Требуется не менее 3(4) хранителей на каждый задействованный Исток.

Однако одной геомантией тут не обойдешься, тут нужно какое-то вместилище, или готовность действовать в момент, когда Аметист проявится (геомантия не перенесет его прямо в руки). Придется помучаться с поисками формул, но само это знание ценно для любого, кто займется проблемой. Ну и, конечно, возвращение Аметиста, или усиление Самоцвета другого города, в будущем сулит политические и экономические выгоды.

Создать Седьмой Самоцвет

Твои предыдущие эксперименты говорят следующее.

Основой для Седьмого Самоцвета может стать сила Истоков Роз. Всех.

Вместилищем силы для будущего Седьмого камня должен быть человек (никакое другое создание из плоти и крови не подходит), так как самоцветы изначально созданы из плоти Решефа и любой другой вариант будет отторгнут.

Вероятно, не следует использовать часть тела, уже представленную в “комплекте Решефа” (печень, сердце, две руки, два глаза), хотя может быть пропавшие самоцветы не стоит учитывать (тут ты не совсем уверен, но предпочитаешь перестраховаться).

В любом случае объект должен будет впитать в себя силу истоков Розы. Всех ли – непонятно. Скорее нет. Потому что маг, выпивающий истоки, не получает особенного прироста силы, а иссушенные истоки не работают так, как должны. Но сколько-то силы он точно должен принять. И, вероятно, это должно быть связана с тем, как устроен город. Твоя гипотеза – выпить нужно минимум один исток из каждого квартала.

Точно нужен какой-то способ закрепить самоцвет в виде камня. Это как-то сделал Эшмун. Но легенды не говорят о его техниках. В тех преданиях, что ты читал, он не колдует, но использует слова. Есть над чем подумать.

Точно нужно посвящение, которое закрепит “характер” города. Но тут ты не уверен: это либо посвящение, которое отражает то ли «характер» Роз, то ли «характер» камня, который станет седьмым Самоцветом. Понятно, что он не должен повторять ни один из уже существующих камней.

Донесение для представления Совету Города Розы, составлено в Пращнике,
в год 596 от Основания Роз.

Спешу сообщить о событиях, коим мы, послы славного города Розы, были свидетелями.

По прибытии нашем в Пращник, столицу Вия, на троне еще сидел старый король — хилый, утомленный, по большей части молчаливый и, как стало нам ясно, совершенно безвредный. Один из тех редких монархов, что способны править, не вмешиваясь ни во что вообще. Его дни были сочтены, а над чертогами уже витал ворон, поедающий остатки династического величия. Все вокруг смотрели не на короля, но на того, кто поднимет венец из праха.

Претендентом же был один, чья дерзость и железо в поступках делали его кандидатом многим угодным. Из рода царственного, хоть в своей семье и не старший, но во славе — первый. Но так как обычай форсов позволяет возвести на трон любого, кого танистом крикнут, то на Совете все понимали, чью песню будут петь герольды. Мы уж было начали задумываться, не спешить ли нам домой, докладывая о восшествии нового властителя — когда в ход был пущен древний и, смеем сказать, весьма удачный для нас обычай.

В зал внесли Камень Фаль — да, тот самый, что столетиями хранился в чертогах Форсберга, скрываемый от глаз, как последняя карта шулера. Его торжественно водрузили перед претендентом и в ожидании — затаили дыхание. И, как водится, стоило герою ступить вперёд — Фаль взвыл. Не просто завыл, а завопил, как будто вся земля под Пращником в тот миг осознала, на что ее толкают. Ибо так тут заведено, ни один чародей не может быть венценосцем форсов, как будто бы магия и рассудок непременно несовместимы.

Ах, каков был эффект! Радость на лицах противников, торжественная скорбь на лицах сторонников, и то самое лицемерное изумление на лицах жрецов, будто бы всё случилось само собой, а они тут только служки у судьбы. Кто-то даже вздумал предложить герою отречься от силы — в обмен на престол. Щедро, нечего сказать. Купи себе веревку и радуйся, что не дали дерево.

Он же — ушёл. Ни слова, ни взгляда. Оставил зал, город, корону. Да и что за корона, которую тебе вручает вопящий булыжник?

Так вот, дорогой Совет, как по мне — всё обернулось наилучшим образом. Вий, как видно, вновь остался без твердой руки, а потому его способность вмешиваться в дела Клина или, не дай бог, Розы, ослабла. Претендент, быть может, и был бы опасен — в будущем, но теперь он изгнанник. А с изгнанниками, как известно, либо не встречаются, либо только на полях, где флаги чернеют на ветру.

За здравие Розы и покой провинции Клин.

Радослав Джойзо,

посол при дворе Вия

614 год

приехали в пращник ночью было темно и страшно небо затянуто тучами луны не видно город впереди как черная гора торчал из земли мы не стали нигде останавливаться чтобы не палиться потому что знали что стража станет спрашивать мы каковские и если нас увидят то будет плохо разбили лагерь под городом в кустах у старого кладбища где кости торчат из земли

быстро вскрыли саркофаг никто не сторожил он был старый весь в трещинах и мхах крышку сдвинули с трудом потому что руки дрожали а внутри лежало оно сначала не поймешь то ли баба то ли мужик кости да черные лохмотья кожи вроде как остатки потом оно встало прям на ноги прям в саркофаге сначала навроде скелета страшного а потом начало зарастать очень быстро таким черным мясом а потом что-то вроде кожи даже отрастило но такой будто бы подгнившей оно стало спрашивать зачем мы его будили голос был как скрип старых дверей и сказало что сожрет нас если шутим мы стали кричать что оно древний герой и должно нас спасти потому что сами мы уже не знали что делать и надежды не было

тогда оно вроде как немножко заплакало глаза у него были пустые но слезы текли черные и спросило от чего спасти дебилы мы сказали что в розах проклятие и земля недобрая и может спасти только древний герой потому что больше некому а мы уже устали бегать от теней которые нас преследуют оно на нас посмотрела немножко как на тупых молча так долго что нам стало не по себе потом спросило как мы прозываемся мы ответили что добрые малые оно вроде как покашляло или посмеялось звук был как треск сухих веток и сказало что ему нравится и что будем теперь мы все добрые люди

когда мы спросили как оно прозывается оно сказало что было имя у него да истлело и теперь его нет а есть только мы и оно и что мы теперь распрокляты его страшным проклятием и будем всегда за ним ходить и никогда его не предадим а иначе жопа причем сказало это так что мы сразу поняли что не шутит так и сказала вы это я а я это вы ну мы сказали ладно а что было делать оно сказало ну тогда ведите в ваш лагерь детишки раз мы теперь всегда будем вместе и пошло за нами а мы шли и думали что теперь делать потому что герой у нас оказался не такой как в легендах а страшный и непонятный но выбора у нас не было

О старой вере траллов

Комментарий собирателя

Сейчас ашизм как древняя вера траллов уже практически остался в прошлом, и большая часть траллов посещает храмы оккупоа. Последние святилища ашистов, судя по всему, были ими оставлены и заброшены лет пятьсот назад. Верования ашистов не были особенно консистентными. В частности, “ашу”, доброе начало, то воспринималось абстрактно, то получало персонализированные черты, как в тексте ниже, то становилось культом богини-Матери. Впрочем, и неудивительно, что этот темный варварский народ не мог удержать в сознании абстрактные концепции. Приведенная ниже легенда останется памятником их невежеству.

Записано со слов тралльской старухи Азатуи, 300 г. от СВ

Слушай, внучек, сейчас все траллы уж давно бегают в храм Оккупоа, поклоны бьют, да со жрицами этими ихними ложе делят. А только дело это без толку, потому что жрицы эти только советы дают другим, а сами плодиться не хотят. А я тебе расскажу, как было в старину. Как наши прадеды жили, когда еще Ахриман по земле ходил.

Зверь это был, не человек. Кровь пил, кости ломал, кто взгляд лишний бросит — тому голову с плеч. Никому пощады не давал. Кто слово поперек — тому сразу кишки на землю. Никто с ним уж и не спорил. Даже дышать громко при нем боялись. А потом в Дубильнике родилась одна дурная баба. Родилась в Дубильнике, в хибаре у болота, а звали ее Ашу. Колдуньей она была, да не такой, как нынешние — не за золото, не за власть, а за правду стояла.

Собрала вокруг себя парней да девок, простых, без всякой магии, да повела их супротив Ахримана. Они-то, конечно, говорили ей: «Ашу, ты ж ведьма, тебя и убить сложно, а нас что защитит?» А она в ответ: «Глупости все это, а магия так и вообще зло. Она наш мир только рвет да портит. А добро — оно в сердцах и делах». И так еще их учила, что сделал хорошее — надо дальше его передавать. Подвиг, стало быть, совершил — и сразу беги детей плодить, пока душа еще светлая!

Вот так и жили. Кто врага прогонит — сразу в койку. Кто голодного накормит — за дело постельное принимается. Иные такие видные воины по сотне детей оставляли по себе, а то и больше.

А еще Ашу вот как учила: есть, стало быть, такие люди, которые в нашем мире навроде странников, не из него они. И вот особенно важно, чтобы такие люди детушек оставляли. Потому что на них греха нет, и наше колесо страданий их поэтому не берет. Их семя особенное, чистое поэтому.

Ну, побили они Ахримана в конце концов. Взяли нелюдя добром своим да количеством.

Спрашиваешь, куда Ашу потом делась? Да вот жить бы ей да радоваться, да только прошли еще сотни лет, и злой колдун Ахриман вылез из своей могилы. Ну, опять битва, опять кровь. Победили они недруга, Ашу смотрит — а половины детушек ее уж и нет. Погубил их злой колдун со своими присными всех, порешил, огнем с небес поубивал. Сгинули они со свету вместе со своим добром.

Заплакала она тогда горько, света белого не взвидела. Легла в каменный гроб и уснула. Спит и ждет, пока добрых дел да добрых детушек снова станет много, пока люди не вспомнят ее завет. Так что запомни: помог соседу — беги к подружке своей скорей. Урожай собрал — не зевай, плодись. А Ашу глядит из своего гроба — проверит, как ты слушаешься. Хе-хе-хе.

Сказание о беседе Ашу и Беркруи под сенью Великого древа

Когда был Ахриман повержен, и все обряды совершились, Ашу и Беркруи сели под сенью Великого древа и беседовали о том, как переустроить мир справедливым образом.

И Беркруи первой возвысила голос:

— Народ — лишь зеркало правителя. Если правитель несправедлив, народ несправедлив.

Ашу покачала головой:

— Правитель — плоть от плоти своего народа. Не может недобрая земля принести добрые плоды.

Беркруи нахмурилась:

— Люди жаждут указаний и направления движения. Только правитель может его указать.

Ашу усмехнулась:

— Правитель — лишь лист на ветру, он стремится сохранить свою власть и нравиться народу, а не проводить свою волю.

— Если правитель слаб, народ впадает в хаос и творит зло, ибо нет руки, ведущей его, — возразила Беркруи.

— Если народ зол, никакой правитель не исправит его, ибо он взращен той же землей, — парировала Ашу.

— Только мудрый правитель видит дальше сегодняшнего дня и ведет народ к свету, — сказала Беркруи.

— Власть лишь отражает то, что уже есть в сердцах людей, — ответила Ашу.

— Власть должна быть твердой, иначе люди распадутся на враждующие толпы, — настаивала Беркруи.

— Правитель, идущий против воли народа, будет сметен, как пыль с дороги, — ответила Ашу.

— Без воли сверху люди теряют путь и блуждают во тьме, — сказала Беркруи.

— Лишь когда народ жаждет добра, правитель может творить справедливость, — завершила спор Ашу.

— Я буду следовать древним пророчествам и так создам идеального правителя, — сказала Беркруи.

— Я создам целый народ, который не будет нести на себе печати былого и сумеет не впасть в безумие, — сказала Ашу.

Так спорили они под сенью Великого древа, и ни одна не склонилась перед доводами другой.

Экзотические развлечения для изысканных аристократов

Сезон “весна-лето”, 615 г. от основания Роз

Вы молоды, богаты и устали от всего на свете?

Наша гильдия готова предложить вам роскошные услуги по роскошной цене.

“Ужин в темноте”

Мы завяжем вам глаза изысканными шелковыми повязками и сервируем блюда, приготовленные из по-настоящему неожиданных ингредиентов. Мясо редкого зверя? Фрукты, выращенные на пепелище? Свежая рыба, доставленная на льду быстроногими конями от самого Моря мук? А может… человеческое мясо? Гости узнают правду о том, что ели, только после трапезы - или не узнают, если не захотят.

“Танец на стеклянной равнине”

В бальном зале мы рассыпем тонкое цветное стекло и заставим слуг танцевать босиком под музыку. Вы сможете сделать ставки на то, кто продержится дольше, не крича от боли - или первым станет умолять о смерти. Для того, чтобы мотивировать слуг продолжать танцевать, мы раздадим вам заостренные палки, кнутики и другие инструменты, удобные и выполненные из высококачественных материалов.

“Последний сон колдуньи”

Мы совершим увеселительную и совершенно безопасную поездку в город Пращник. Здесь в течение многих столетий в саркофаге лежало тело проклятой колдуньи, ставшее даже объектом некоторого поклонения. Или колдуна? По состоянию тела сказать было сложно. В любом случае, несколько лет назад тело было похищено - зато остался саркофаг, сохранивший тонкий букет древних запахов и проклятий. Вы сможете переночевать в нем и - как знать? - может быть, даже увидите сон, принадлежащий самому проклятому созданию.

“Испытание чёрного меда”

Еще одно кулинарное удовольствие: редкий мёд, собранный с ядовитых цветов. Он вызывает галлюцинации и временный паралич. С вашими друзьями вы будете соревноваться, кто дольше сможет сохранять видимость контроля, пока ваши тела предательски подкашиваются. Разве выдержка - не главное для аристократа?