Личное письмо магистра Волопаса

Алвин, старый друг,

Пишу тебе не как наставник ученику, а как равный равному. Дела здесь принимают… странный оборот.

С одной стороны, как тебе известно, Властелин приставил ко мне своего человека – чиновника Серьгу. Каждую неделю он является с новыми требованиями о том, за чем именно мне нужно наблюдать. Рутинная работа, хоть и обременительная: я сам привык распоряжаться своим временем. Но вчера случилось нечто странное, что заставило меня пересмотреть все.

Проснулся среди ночи от ощущения, что в комнате кто-то есть. Думал, убийца. Рука уже тянулась к жезлу, как вдруг голос из темноты сказал: “Не шуми”.

Он сидел в кресле у камина. Лицо наполовину скрыто маской, открытая часть – в шрамах. От него тянуло холодом, как от старого камня на кладбище. Говорил без угроз, вежливо даже. Представляться не стал, но к середине разговора я понял, с кем имею дело. Да, Алвин. Это был Безликий.

Он говорил в этой своей странной детской манере, но каждое слово врезалось в память. Требовал, чтобы я сообщал ему обо всех поручениях Серьги. Сразу. Тайно. Намекнул, что “интерес исходит с самых верхов”.

Я не спрашивал, но вопрос всё равно повис между нами. Зачем? Госпожа с Властелином строили обсерваторию вместе. Так почему один теперь шпионит за другим?

Наутро на столе я нашел увесистый мешочек самоцветов. Я не политик. Я ученый. Но теперь каждый мой отчет может стать уликой в чьей-то игре. А эти… не терпят свидетелей.

Сожги это письмо на всякий случай.

Твой Волопас

P.S. Прилагаю чертежи нового телескопа – мало ли что, вдруг не успею закончить.

О СТРОИТЕЛЬСТВЕ ОБСЕРВАТОРИИ В ГОРОДЕ РОЗЫ

Мы, Госпожа и Властелин, законные властители Империи и сопредельных ей земель,

Сим постановляем и повелеваем:

1. Да будет воздвигнута в граде Розах обсерватория, учреждение наблюдения и познания небесных явлений, во утверждение Империи и ради укрепления её путей.

2. Да будут выделены из казны города средства, достаточные для закладки фундамента, возведения сводов и установки приборов. Отныне расходы сего начинания считаются делом государственной важности.

3. Городскому Совету Розы, в полном составе и без промедления, надлежит оказывать содействие строительству, каковое включает: предоставление участка, мобилизацию рабочей силы, защиту объекта, обеспечение снабжением и техническими средствами.

4. Все возражения, замечания, сомнения и иные формы недоверия со стороны так называемого Библиотекареопага надлежит считать ничтожными и несостоятельными и не принимать к рассмотрению ни в каком виде ни при каких условиях.

5. Любая задержка, умышленное затягивание или саботаж, касающиеся сроков строительства, координации труда или исполнения технических указаний, будет рассматриваться как преступление против Империи, а виновные — как предатели, отвечающие головой.

6. Назначить кураторами строительства магистрат по делам инженерии и магистрат внутреннего порядка. Данные лица несут прямую ответственность за исполнение настоящего распоряжения.

7. Научным руководителем строительства и работы обсерватории назначается маг Волопас, признанный специалист. Ему вверяется право подбирать команду, утверждать методики и направлять ход изысканий.

ДА БУДЕТ ТАК.

Под знаменем Госпожи и Властелина,
в году 2-м от Становления Владычества

Договор о найме отряда

Заключён в год от становления Владычества 259-й на Шипастом Торге

Наниматель: Братство Познания, действующее по воле и соизволению Библиотекариопага, в лице уполномоченного мага-архивариуса Иллариона Чтеца.

Нанимаемые: вольный отряд «Серые Гончие», под предводительством капитана Эйнара.

Серые Гончие обязуются принять на себя труды по очищению Обсерватории от посторонних лиц, кои незаконно окопались в оной и творят деяния, противные воле Библиотекариопага. Под посторонними разумеются как культисты Кометы, кои проводят опыты недозволенные и опасные, угрожая целости стен Обсерватории и спокойствию окрестных земель, так и любые прочие лица, что незаконно там пребывают.

Отряду надлежит совершить следующее:

- Изгнание или умерщвление культистов.

- Пресечение их экспериментов.

- Устрашение всех остальных культистов, которые захотели бы в этих стенах расположиться.

Условия явные

Серые Гончие должны проникнуть в Обсерваторию без излишнего шума, дабы не привлекать внимания властей Города, и зачистить помещение от указанных выше лиц, не оставляя следов, могущих указать на причастность их самих или же Братства.

Наниматель с этой целью им предоставит схемы подземных ходов и потайных дверей Обсерватории, а также обеспечение отступления в случае неудачи, но не более одного раза.

Условия тайные, что ни при каком случае не должны разглашаться, даже иным библиотекарям. Разглашение карается отлучением от Торга и охотой за предателем.

В Обсерватории могут пребывать наследники Волопаса, ведущие астрономические изыскания вопреки запрету Библиотекариопага.

В случае обнаружения оных Серым Гончим надлежит:

- Изъять все оборудование и дневники наблюдений, дабы знания, добытые в нарушение устава, не распространились далее.

- По возможности сохранить им жизнь, но не в нарушение условия выше.

Клятвы, слова, свидетельства

Исполнители приносят обещание хранить молчание о тайных условиях, даже под пыткой.

Наниматель приносит обещание, что не утаил иных сведений, могущих погубить отряд.

Подписи:

Илларион Чтец

Эйнар

Услышано и засвидетельствовано Шипастым торгом

Капитану Стражи квартала Ловушка


От мага Волопаса, главы Научного совета Обсерватории,


Во исполнение обязанности оповещать власти о грубых нарушениях порядка 
и в слабой надежде, что сие послание будет, наконец, не проигнорировано.

Год 40-й от становления Владычества

Глубокоуважаемый капитан,

Считаю нужным уже в третий раз за эту луну зафиксировать в письменной форме систематические и тревожные акты враждебного вмешательства, направленные против нормального функционирования Обсерватории, коей я имею неудовольствие заведовать.

Полагаю излишним напоминать, что Обсерватория учреждена по высочайшему распоряжению и находится под прямым покровительством инстанций, чьи приказы не предполагают обсуждения. Однако судя по вашей реакции, вы либо об этом не знаете, либо сознательно ведёте себя так, будто не знаете.

Сообщаю следующее:

1. Две новые попытки поджога произошли в ночное время. Огонь удалось локализовать благодаря бдительности моего ученика.

2. Проникновение внутрь через взлом южной двери, в ходе которого неизвестные лица залили чернилами журнал наблюдений за весь предыдущий месяц. Нанесённый ущерб научной работе непоправим.

3. У фонтана на площади уже третью неделю сидят какие-то проходимцы и записывают, кто входит и выходит в Обсерваторию. Я трижды отправлял к вам учеников с жалобами. Результат? Ноль.

4. Вчера вечером группа малолетних идиотов ворвалась в приёмный покой, разгромила мебель, переворачивала шкафы с инструментами и оставила на стене надпись, которую я по этическим соображениям здесь не воспроизведу.

После анализа всех указанных инцидентов я, старый, но ещё способный складывать два и два маг Волопас, прихожу к выводу: мы имеем дело не с отдельно взятыми шалостями, а с целенаправленной, организованной кампанией, задача которой — парализовать работу Обсерватории.

Вы вправе отнестись к этому письму с той же долей безучастия, что и к предыдущим двум. Однако будьте уверены: в следующий раз я направлю копию этого послания не только в вашу канцелярию, но и непосредственно Безликому, которому, как вам, быть может, известно, поручено следить, чтобы нашей работе ничего не мешало.

Жду немедленного вмешательства!

Маг Волопас,


руководитель Научного совета Обсерватории

Резолюция: Как же он надоел! Проверили, никто за ними не следит, и никаких следов поджога тоже нет. Может, у колдуна просто крыша поехала?

От капитана стражи квартала Ловушка

Магу Волопасу, заведующему Обсерваторией,

По делу о предполагаемых актах вмешательства

Уважаемый маг Волопас,

Получено очередное ваше послание — четвертое за последний месяц, если мне не изменяет память, а у меня, в отличие от некоторых, она пока в порядке. По итогам проверки, проведённой лично назначенным мной дозорным, сообщаю следующее:

1. Временный пост наблюдения стражи был установлен.

2. Никаких признаков пресловутой “организованной кампании”, злонамеренного надзора, слежки, шпионов, поджигателей, диверсантов и заговорщиков обнаружено не было.

3. Напоминаю об ответственности за ложные доносы и траты времени стражи без разумных оснований.

С наилучшими пожеланиями,
Капитан стражи квартала Ловушка

Колено

Датирован 102 годом до Эпохи Владычества. Хранился в архиве документов Директора Великой Библиотеки

Я знаю, что ты будешь следующим директором. Твои рекомендации и квалификация в совершенстве подходит, да и городской совет к тебе хорошо относится. Я не собираюсь покидать свой пост, но не думаю, что у меня хватит сил его удержать. Уверен, что буду разжалован в ближайшее время. Никто не верит мне и я скажу тебе честно — я бы и сам себе не поверил!

Наверняка ты в курсе этого постыдного скандала, и нет смысла пересказывать здесь все гнусные подробности этой клеветы. Виллы и имения за городом, якобы купленные мной на пожертвования на астрономические изыскания. Разнузданные плотские утехи! Будь спокоен. Я не стану просить о помощи. Всё обстряпано слишком качественно. Я просто хочу, чтобы ты знал! Есть те, кто вершит здесь свои дела тайно! И тебе следует опасаться.

Всё сделано идеально. Я не библиотекарь по призванию, меня поставил на эту должность попечительский совет, чтобы обеспечить строительство, то есть человек я для них посторонний! Пожертвования поступали хаотично, и их правда слабо документировали. Имения действительно есть! Оплачены золотом и записаны на моё имя! Я изучал те купчие грамоты и письма, что мне показали. Рука неотличима от моей. Тот, кто сделал это — отлично разбирается в письменном ремесле и знаком с моими документами.

Но смысл! Какой в этом смысл? Мне хватило бы и половины из этого, а в библиотеке есть и менее опасные цели для воровства, чем пожертвования теллекуррской знати!

Я просто пешка! Маленькая жертва людей, о мотивах которых я не имею никакого понятия. И ты можешь стать такой же пешкой, если не относишься к так называемой Ложе. Опасайся! Я давно чуял неладное. Стройка шла так медленно, что невозможно было не заподозрить саботаж. Материалы крали! Кто-то шел за мной от библиотеки до ратуши, где я заметил их и предпочел переждать в таверне. Позавчера ночью я видел фигуру, застывшую на улице напротив моих окон. Библиотекари смотрят на меня странно, будто что-то знают. И я не знаю, как далеко в прошлое тянется этот заговор…

Только что меня посетила идея! А что, если строительство обсерваторий всегда вызывает сопротивление? Нужно изучить летописи времен Берилла. Надеюсь, что там

/письмо не окончено/

РИТУАЛ ФОНАРЯ ЛУМИНАРЕ

1

Из Книги Сажи, пергамент тридцать седьмый

Воистину, ритуал световых узлов — не есть простая череда деяний ремесленных, но таинство, в коем сопрягаются вещь, кровь и слово.

Понеже фонари суть сосуды из мира древнего, в коих заключена сила светозарная, чарами запечатанная, не достанет одних лишь повторений форм и начертаний. Требуется не внешнее подражание, но воспоминание — в теле, в крови, в самой ткани обряда.

Фонари, как узловые, так и периферийные, у нас в достаче. Ступень сию повторять не требуется.

Потому можно перейти к стадии следующей – топливу, на кое мы потратили бесчисленные дни поисков и экспериментов. Ныне же, по прошествии многих кругов наблюдений и пробы множества составов, стало явственно:

фонари Луминаре признают лишь кровь первозалитую, с коей некогда были сопряжены.

Так была нам открыта истина: сияние, что должно пробежать сквозь всю цепь, не восстаёт от крови поздней и чуждой.

Фонари глухи ко всякой, кроме той, что вливалась в них при рождении.

Они, как бы впав в древнюю память, отвергают иное. Возможно ли их заставить забыть – наверняка, но нам способ пока не открылся.

Две из четырёх исконных линий крови семьи Луминаре относятся ко роду Теллекурре Лося, это потомки Полыни и Репейника. Их кровь сохранилась, и мы её имеем в потребном количестве. Казалось бы, Свет близок.

Увы, прочие линии пребывают во мраке. Но, рассуждая по начертанию первого замысла, ведь Светлячок, коему приписывают устройство ритуала, трудился в дни младости Братства Огня, во времена, когда силы Братства и Шипастого Торга были едины.

А посему искать надлежит среди древних домов, приближённых к Торгу,

в родах, кои в те века имели отношение к Огням и Ликам.

Расчёты показывают: таких линий, помимо Лося, должно быть три.

Вопрос в ином — сохранились ли они в отрядах, кои ныне стерегут Торг и Лики.

Но сие — лишь первый из трёх шагов.

Второй — Проклятия Ловушки, ради коих всё, по преданию, и создавалось.

Они пронизывают весь конструкт ритуала, и не суть побочное звено.

В них надлежит вглядеться: в знаки, в шрамы, в повторы. Мнится мне, потребуется изыскание не менее семи проклятий, особливо учитывая, что за века они не оставались неизменны, но были подвержены приливам и отливам. Проклятия самой Ловушки предпочтительны, но иные также образцы допустимы.

Третье же, что было ведомо и предшественникам моим:

ритуал должен быть завершён жертвою. Но не слепой и не случайной.

К счастью, ей не обязательно принадлежать к изученным линиям крови —

ибо важен не род, но смысл. Жертва должна быть связана символически с проблемой, которую мы чаем разрешить.

И наконец — главное.

Жертва должна быть принесена во имя Героя, останки коего покоятся под Розами.И тут преграда — Имя. Оно ныне утеряно, скрыто, а может, и вовсе стерто.

Но без него — все деяния тщетны. Свет не пробудится.

Наконец, финальным штрихом будет зажжение фонаря. В этом месте мы спорили немало. Но сошлись на том, что всякое огненное заклятие (от зажжения свечи до огненного дождя), сотворенное любым колдуном, выполнит эту задачу с равным успехом.

2

Рассуждения о свете, памяти и путях чародейских

Во дни раздумий, меж закатом третьего солнца и пламенем рассветным, писала я слова сии, взвешивая природу связей, что легли в основание Братства Огней. Не есть Братство то родовым узлом, как полагают иные. Се не круг крови, но круг служения.

Четыре Лика, кои поклялись встать на стражу Торга — Лось, Ёж, Конь и Лис, — не из одного корня, но из разных ростков.

И каждый из них не раз прибегал к форсам, племенам иным, что пребывали тогда не в стороне, но среди хранителей огня. А Торг в те времена был един, и торговали не только бронзой и мёдом, но именами, дитятями и клятвами.

Потому переплелись линии кровные ещё до выковки формулы света. И всё же, два соображения следует удерживать, как держит стрелу мудрый стрелок: не за острие, но за оперение.

Первое — о крови.

Если по прошествии поколений кровь станет чересчур разбавленной,

ежели корень забудет семя, то, хотя само смешение не беда, всё ж желательно возвращение к линии более чистой, дабы фонарь не угасал, а свет не дрожал, как плошка на ветру.

Но важнее крови — связь клятвенная. Обет подателя крови Торгу представляется мне не просто желательным, но, быть может, крайне необходимым. Без неё топливо не оживит узел. Без неё огонь не встанет в рост, не пройдёт через бронзу и медь. Важны были для Светлячка его обеты и многое вложил он в эту часть и это уже не превозмочь.

Второе — о памяти.

Я примерялась и испытывала, можно ли фонарь отучить от одной крови и приучить к иной, перенастроить, обнулить, сбросить. Много чар вложено было, много слёз пролито,

но не нашла я в колдовстве пути. Словно не слушает огонь песен мага, коль уже знал другие.

И всё же не всё закрыто.

Мне мнится: пути иные могут быть — не чародейские, но те, что исходят от сил белых, или движимы договором или сделкой. Много я о таких на юге слыхала, но в корне не постигла.

И если бы, — повторяю: если бы — удалось преодолеть память фонаря,

и отвязать его от крови первозалитой, всё же сам узел, сам способ ковки, требует четверичности. Такова природа их устройства. Четыре линии крови — пусть даже новые, должны быть принесены. И все четыре — связаны с Торгом, обетом или служением.

Не род важен, но число и клятва.

Се есть образ: четыре лица, четыре дыхания, четыре пламени, что возжигают круг.

Убери одно — и круг падает. А потому свет не восстанет

без числа четырёх и без слова, сказанного в истине.

Гнилушка, в год 76 от основания града Розы

3

Листок, оборванный, с метками сажи

…а всё ж, хоть и глаголют, что Братство расколото, и одни — со свечой остаться желают, а иные — новых огней возжечь стремятся, не вижу я тут вины ни в коем. Мы все… мы все разорваны меж тем, что храним — покой, что дали обетом, и клятвы, что влекут нас гостям навстречу, чтобы сделки вершились… И то свято, и это. Нельзя разом быть и стоячим камнем, и волной — но мы пытаемся. Я же… Я Светлячок… я не могу от своих отречься. Не могу, да и не стану. И потому — за черту не пойду. Но коли в силах буду, пусть хоть тропу осветить сумею для тех, кто идёт. Не всем ведь в путь идти — иногда достаточно стоять с огнём. Только вот… свет сам не загорается. Прежде него — звать надо. Ту, Которой служим — хоть имя Её и всяк по-своему знает. Форс — по-форсовски, теллекурре — как в их роду ведено, ючителле, если явятся — тоже по-своему. Неважно, как имя скажешь, важно — чтоб звал. По-настоящему. С огнём внутри. А допрежь зова жертву принести… Того, что клятву преступил… Гонцом он станет, чтобы зов донести… Позже запишу все так, чтобы и ребенку понятно было…

О возвышении князя теллекурре

Глаголют, есть повести и древлее сей, однако сказывают — молва сия не басня и не праздный вымысел, но истина сущая, правдива и жива.

Во сто и одиннадцатое лето до Становления Владычества, егда комета в небеси воистину вернулась, было собрание меж кланов древних, и собрани были отовсюду в Великий Лес — дабы изречь и утвердить вождя над всеми теллекурре, господина верховного. Кто же в том совете был — неведомо ныне, в потьмах веков утонуло. Одно лишь имя мной слышано было: род Луминаре, что ныне в Розах над Торгом старшинствует.

Род сей, сказано мне, не столь кровью знатной блистает, сколь древностью в Розах пребыванием. Видно, у иных кланов нити родовые и вовсе в прах обратились, что зват надо потомков дальних.

Но сие ведают многие: Личину Лося хранят Луминаре, и память о вещах древних. А иные шепчут, будто само имя их — от «Лучины» восходит, да только переиначено было на манер розанский, дабы звучало ладнее в ушах городских.

Так ли оно — не мне суд творить. А вот достоверно вещают: послана была от Луминаре в Лес Великий некая девица, именем Лучина. Не муж, не витязь, но жена. И стала она в Круг, где решение вершилось, и глас свой возвысила, как предки древние. А что важнее — вернулась она из Леса, жива и цела, а стало быть, кровь Лосьего Вождя, того, древнейшего Лучины, в роде ее не угасла.

А по градам, селам и ярмаркам долго ещё носилась молва: дескать, не совладали меж собою теллекурре, князя единого не избрали. Всяк боярин тянул на себя, и всяк клан хотел верховенствовать. Кабы не Лес да волшба его, быть бы брани, да такой, что земля бы содрогнулась.

А иное ещё поведано мне было. Что с Лучиной тот в Лес ходил и сродник её, именем Гром. Сказывали, как он, по возвращении, в пивном хмелю не раз говаривал, высоко чашу поднимая: «Доброе, мол, дело сотворили. Героя призвали, во вожди возвели. Скоро всему горю конец грядёт».

Се писано Бером, прозванным Гнездовик,

в иные лета бывшим летописцем, ныне же — в странствии и изгнании сущим.

Лето двадцать седьмое по Становлению Владычества.

Извлечение из трактата “О Тьме и Узах: Полное Разложение Северных Заклятий”

магистра Гиррама из Берилла, члена Ложи Пепельной Скрижали при Лунном Круге

§ VII. О проклятии Луминаре и Искуплении кровавом (свидетельство, собранное мной в провинции Клин, близ топей, где прах шепчет по ночам)

В северных землях Клина, где проклятие — не редкость, был мне поведан случай рода Луминаре. Проклятие, наложенное века назад, губило всех мужей сего рода в молодости, а дочери старшие терпели злосчастье в любви.

Единственным способом снятия оков считался Обряд Костного Возрождения. Он требует, чтобы последний чародей рода, связанный кровью, добровольно принёс себя в жертву, отрекаясь от имени и души. В ночь полной луны он должен вырыть яму в родовом склепе, выложить её костью предков, смешанной с землёй с тринадцати могил, принять родовое клеймо и нож, выкованный из кусков уличных фонарей.

Заклинание совершается, когда чародей перерезает себе горло, призвав тьму пощадить будущих, и кровь его впитывается в прах. Если всё верно — земля дрожит, и слышен крик ещё не родившегося наследника.

Однако в доме Луминаре обряд был искажён. Во времена, когда Пыль носила отрока, чародея в роду не было. Тогда за золото был куплен бедняк — не одарённый, но живой. Ему велено было пролить кровь троих детей, пить кровь нерождённого три луны, а затем умереть, как велит обряд.

Прах родился, возглавил род — и мнилось всем, что проклятие исчезло. Но когда его сын, Сияние Багрянца, бесследно пропал, стало ясно: проклятие осталось, лишь форму сменило. Оно стало тенью, забвением, пустотой.

Заключение:

Без истинной жертвы кровь — ничто. Северные проклятия не терпят обмана.

Извлечение сделано в год 293 от Становления Владычества

Как Та-Которая-Не-Обернулась ушла в Курганье

По записям барда Каэллана Пегого

Говорят, было это в год, когда волки спускались к рынку, а колодцы начинали говорить по ночам. Тогда к северным вратам Дома Тенегрив пришла женщина. Шла одна, не потому что больше никого не было, а потому что так велено ей было изнутри.

Имени её никто не знал, а прозвище осталось: Та-Которая-Не-Обернулась. Накидка у неё была, будто соткана из пепла, и шаги не оставляли следа — даже в глине после дождя.

В Доме Тенегрив тогда правили трое старших: Маэлханн, Каэрвелл и Эйна.

Та-Которая-Не-Обернулась сказала:

— Много зла было сделано мире, и в Сумраке, и в Розах, а потому велите людям, чтобы собрали наследие нечистое, и отправили его в Курганье. Ибо там будет зло похоронено навек.

Маэлханн долго молчал, потом сказал:

— Многое сгинуло в сражениях, неужто и пепел повезете вы в курганы?

И ответила Та-Которая-Не-Обернулась:

– И пепел, и следы, и всякую малую вещь. Ничего не должно остаться.

И кивнула Эйна Каэрвеллу и тот молча вышел. Вернувшись же, подал он колдунье в пепельном плаще флейту со словами:

— Она зовет беду, — сказал Каэрвелл. — Зарой ее вместе с грехами. И зарывай глубоко. Мы не хотим её помнить.

Та-Которая-Не-Обернулась кивнула. Взяла. И ушла. Не обернулась.

Никто её больше не видел.

Но говорят: если в Курганье лечь ухом к земле — можно услышать, как кто-то играет. И камни от того трескаются, а кости в могилах сдвигаются.

Барду Каэллану Пегому не раз снилась та музыка. Он всегда просыпался в слезах.

Речение Кремня

Лето 200 от основания града Роз

В лето 200-ое от основания града Роз, егда брань Алой и Черной Розы в стояние перешла, и станы супротивныя яко столпы утвердилися. Набеги чинили стороны на хоромы врагов своих, и смута великая во граде воцарилася. К концу же лета, уразумев, яко сие положение может на благоденствие града пагубно повлияти, Кремень Луминаре, вождь Братства Огня, послал главам всех партий грамоту, коя в летописях Речением Кремня прозвана, аще подпись на ней положили и Камен Джойзо, и вождь Гильдии Убийц, Тенью именуемый, и главы цехов ремесленных и гильдий торговых Розы.

Речением сим возвещалося, яко ще кто дерзнет огнем палити хоромы внутрь градских стен, виновные наказаны будут, от самих деятелей и до тех, кто повеления им давал. То же случится, аще столкновения ратные на Торгу или у Библиотеки произойдут.

Во часы же нощные, всяк отряд вооруженный, кой зрен будет во граде от часа зажжения светил до часа их угашения, истреблен будет на месте.

Посля боев малых супротив дружины “ночной стражи”, что печати свои под грамотой положили, утихли бои ночные во Розах-граде. Пошел слух меж людом, что то Братство Огней постаралося, и молвили люди: “Светлей в ночи под фонарем, чем под светилом ясным днем”. И прозвали людей из Братства Огней Фонарщиками, а само Братство – Гильдией Фонарщиков. А род Луминаре токмо в роду великом поминают, коим и стало Братство.

О Кремне Луминаре, да будет слово:

Муж сей родом был из Четверти Медь, в детстве осиротел, и воспитывался при Гильдии Огня. Имя своё, Кремень, избрал сам — дабы быть от воли, а не от крови.

Суров был и немногословен, справедлив — до страха. За словом стоял, за делом отвечал. Порядок чтил выше дружбы, истину — выше власти.

В лето 494-е от Становления, по делу Амальгамы, он сам вёл суд и вынес казнь, не из гнева, но из страха перед проклятием. И вписал в книгу жизни для рода своего: волшбу блюсти пуще всего, а кровосмешение — карать смертью.

Сказывалось после: “Коли Кремень молчит — значит, камень падает”. Потомства не имел, но фонари в Граде зовут его отцом.

Списано рукой Никтора Совы для Библиотеки Великой из хроник древних