Знамя Хассара спустилось по Круглобокой и к зиме достигло назначенного места. Действительно, как и видел Ша в дыму, на смену полноводному руслу пришли лиманы и старицы, отсечённые длинными мелями и поросшими колючкой песчаными островами. Животворный ил высох и сгорел, и кости крокодилов устилали берега. Чем выше поднимались товарищи, тем скуднее становились воды, пока вовсе не превратились в жалкие медленные ручейки посреди песка.

На этом месте сделали привал, чтобы разрешить поединком спор. Шакал отряда говорил, что образовалась дамба. Ша говорил, что кто-то украл или высосал реку.

Драться решили до первого знака “я прав” на коже врага. Победил Ша, хотя большинство считало, что прав Шакал. Но Шакал был всегда столь же спокоен, сколь Ша гневлив, и он, казалось Ибису, был не прочь уступить победу Ша, чтобы тот закончил злиться и ябедничать.

Шакал, однако, сделался задумчив и печален. Ибис, зная, что тот никогда не откроет ему просто так, что за тёмные думы гнетут его, но помня, что Шакал ясно прозревает грядущие бедствия, и было бы безрассудно не знать, до чего тот додумался, подпоил его ядом откровенности, и тогда Шакал поведал ему, что у него на сердце. Шакал сказал: “Я уверен, что прав я. Но суд сказал, что река украдена, и значит, это правда. А поскольку сила Ша — в том, чтобы знать об опасности от внешних врагов любой земли, которую он считает своей, украдена она тем, о ком мы не ведаем”.

На второй день после того, как на горизонте показались горы, вернулась Кошка, отправленная вперёд, и доложила, что обнаружила дамбу. Дамба та высотой превосходила горы и больше была похожа на башню, но сложена была не из тёсаного камня, не из валунов, а из сочного черного ила и тел тысяч животных. Кошка потратила сутки на то, чтобы определить её толщину, и сказала, что, начав на рассвете, к закату она увидела блеск водоёма. Но не исполинский размер дамбы и даже не необычный материал больше всего удивили Кошку. Она рассказала, тела были живы, и ил трепыхался от кишащих червей, миног и ящеров, а порой – извлеченными из утроб зверей плодами, что обрастали плотью, одевались в шкуру, восставали на копыта или лапы и начинали движение, издавали рёв или крик; она даже стала свидетелем одним родам. А иные живые, напротив, внезапно обжигались незримым огнем и в одночасье сгнивали до выбеленных костей, и даже кости обращались прахом, чтобы потом опять прорасти.

Колдуны и жрецы сочли это важным. Бен сказал, что великая магия творится и до конца не сотворена, и надо дождаться конца. Ша сказал, что это не к добру, и мы все умрём или оживём. Так и вышло.

Сокол приказал не дожидаться завершения колдовства, потому что оно может вообще не завершиться. Крокодилица спросила, куда в таком случае надо идти, и заключен ли секрет в реке. Сокол же велел Кошке изложить всё увиденное ещё раз и в мельчайших подробностях, задумался и приказал будить Хат, хотя оставалось лишь два раза, когда это можно было сделать за сезон. Хат проснулась, принялась, по обычаю, капризничать и требовать еды, питья и прогулок, а когда её требования были исполнены, ответила Соколу так: “Скотина, оживая, поворачивалась к горам восточного берега, и погибая, глядела туда же. Значит, всё, что происходит важного, происходит там”. После чего она умолкла и побрела искать, с кем предаться разврату.

Хассар услышал мычание и крики скота задолго до того, как дошёл до дамбы. Сокол хотел знать, есть ли среди костей человек, и, хотя Ша сказал, что есть, заметить его не удалось. Тогда свернули в горы на правом берегу. Сокол велел Кошке не ходить вперёд, Льву, Бен и Ша приготовиться к бою, а Крокодилице приодеться, чтобы быть готовой казнить или прельщать красотой.

В те времена Хватк пребывал в упадке. Разрушения, вызванные местью Властителя, навсегда изгнали из этого прежде плодородного края благоденствие. Круглобокая обмелела и лишилась тысячи своих русел, земля высохла, и урожай сгорал, едва пробившись на волю из неподатливой глины. Люди гибли быстрее, чем рождались, а поскольку рождались они во множестве, страшно представить себе всю пышность шествия смерти по этим землям.

Бессмертный заперся за крепкими стенами Хана, выходя лишь в знойный полдень, когда люди не показываются за пределами жилищ. Он бродил, укутавшись в свежую кожу раба, и, хотя кожа ссыхалась на нём, причиняя ему всё большие неудобства с каждым мгновением, он не поворачивал обратно, пока не услышит смех. Ночью, в отрадное время, его служители отправлялись туда, куда указал Бессмертный, и приводили к нему весельчака с переломанным тазом. Натешившись, Бессмертный вкушал его влажные части и тем поддерживал в себе интерес к жизни и даже некоторое озорство.

Подданные же его, от самых жалких, не знавших одежды, до покрытых золотом царедворцев, голодали. Голодные плохо трудятся, а оттого все постройки прошлого, в том числе отгораживающие долину Крутобокой от пустыни, приходили в упадок, и раскалённый ветер врывался за ограду и беспрепятственно носился над некогда плодородной землёй.

Один писарь из Хватка, получив ежемесячный кувшин пива за службу, выпил его одним глотком и сел размышлять. Он вычислил (и был потом за это казнён), что если ничто не переменится, то через двадцать лет жителей Хватка станет вчетверо меньше, чем есть.

Жрецы, что почитали Бессмертного, и храмовые гадатели неустанно вопрошали о том, когда кончится время невзгод. Но сколько они ни вопрошали, тень Бессмертного указывала на север и более ничего не изрекала.

В те дни один из тех, кого Бессмертный осчастливил привилегией подставлять спину под его стопы, услышал, что на окраине Хана расположился пришлый военный отряд. Рассказывали, что эти люди могут раздобыть любое чудо и убить любого врага; что до их поражений, то либо они не были им ведомы, либо о них не складывали песен. За этим отрядом водилась слава людей, которые неукоснительно блюдут договор. Царедворец замыслил нанять их на службу к Бессмертному и, последив за ними буквально с полгода, пришёл к выводу, что так и нужно сделать. Он доложил об этом господину, и тот доверительно опустил веки в знак согласия.

Нужда Хана была делом чрезвычайной важности, и с приличной Хватку поспешностью через год их привели к Бессмертному.

Бессмертный благожелательно выделил свой Голос для переговоров и удалился искать жертву, потому что соскучился.

Они долго торговались и настаивали на том, чтобы желание правителя было выражено настолько точно и вечно, насколько возможно.

Через полгода переговоры увенчались успехом. Была возведена стела, на которой золочёными знаками Хватка были высечены условия заказа:

«За двенадцать лет обязуются сделать так, чтобы, взимая пятую часть, номарх имел бы долю зерна весом в восемь ха с каждого участка пашни со стороной в сто ха». Ха — это местная тяжеловесная бестия, похожая на огромный кожистый сундук с мощными зубами, и весит она как четвёрка рослых коней.

На тот момент лучшее, на что мог рассчитывать номарх, — это иметь полтора ха пшеницы с самых плодородных земель Хватка.

— Уговор?

— Уговор.

Они ударили по рукам.

В знак согласия Сокол отпечатал в граните обелиска свою правую длань.

Испытывая радость, люди Сокола поднесли зверя ха к обелиску и пустили ему кровь.

И тогда Сокол сказал:

— В честь заключения нашего договора и в знак доброй воли я поднесу тебе подарок, о Бессмертный. Знай, что, следуя путём простоты, мы могли бы сделать так, чтобы ном Марша-Разрушителя отнял у тебя изрядную долю земель, а на оставшихся нам было бы куда легче исполнить условия договора. Но мы не будем так делать, если ты не велишь.

— Я не велю, — быстро ответил номарх.

— Будет исполнено, — поклонился Сокол, а за ним — и Ибис, и Кошка, и Ша, и Крокодилица, и все прочие, кто был там.

Они принялись за дело.

Ибис чертил планы и вычислял стороны и высоты сложнейших сооружений, необходимых для того, чтобы остановить пустыню и вдохнуть в землю новую жизнь. Корова рассчитывал, что, где, почём и когда взять, чтобы выполнить то, что придумал Ибис. Сокол созывал к себе людей Хана и велел им делать то, что сказала Корова. И хотя шли к нему рабы Бессмертного против воли, когда он начинал говорить, все ощущали сильное желание шагнуть вперёд и простереться ниц, а после – с охотой исполнить то, что он приказывает.

Пока урок исполнялся, Бен отряда выделял добросовестных тружеников и избавлял их от усталости и болезней, а Ша лодырям призывал под мышки гнёзда кусачих насекомых. Корова находил средства на то, чтобы выдающимся заплатить, а вредителей унизить. Крокодилица выискивала и сурово карала зачинщиков мятежей. Тех, кто, напротив, хорошо работал и предлагал усовершенствования, по ночам ублажала Кобра, хотя таких, кто к ночи был всё ещё способен преклониться пред её мастерством, за десять лет нашлось только трое. Шакал вёл записи о работах и хоронил тех, кого нужно было хоронить.

Когда работы заканчивались, приходил Ша. Он обегал границы нома и, развернувшись вовне, бичевал пустыню смерчами и молниями, веля ей уходить, убираться прочь. Следом приходил Бен и убеждал воды напитать глину досыта.

Через три года воды начали подыматься.

За десять лет они почти управились с задачей, а после стали добиваться встречи с Бессмертным — и через год добились её.

— О Бессмертный, — сказал Сокол после того, как они пировали три дня, — ты бессмертен, а поэтому нам нужно узнать у тебя важную часть твоего желания. Хочешь ли ты, чтобы всю свою жизнь ты имел такие урожаи и дань, или тебе нужно единожды её получить, а потом можно собирать и меньше?

Номарх знал, что он исключительно проницателен от природы, и, не показывая злорадства, поздравил себя с необыкновенной удачей. Похоже, наёмники не справляются, понял он, а раз так, то есть возможность им не заплатить. Уйдут — и ладно, и один раз получить такие урожаи неплохо. Он провозгласил:

— Я желаю всю жизнь получать такую долю.

Сокол поклонился.

— Как скажешь, Бессмертный. Мы могли сделать и так, и так, но ты внёс в наше дело ясность, и мы благодарим тебя за это.

Они пали на колени и выползли спиной вперёд из тронной залы, кланяясь в пол, как подобает черни.

Две недели спустя во внутренних покоях, где обитал номарх, случился неожиданный переполох. Покои, как приличествует, располагались в подземной камере, углублённой на сорок локтей в толщу гранита, и обладали единственными вратами, потому о проникновении туда речи идти не могло. И тем не менее, из золочёных врат, открыв их изнутри, выступил Сокол и, пользуясь всеобщим замешательством, заговорил. Он пригласил внутрь и солдат, оберегавших камеру, и царедворцев, ожидавших аудиенции, и жрецов, денно и нощно бдящих у пирамиды, дабы поддерживать силы Бессмертного жертвоприношениями.

Внутри им предстало ужасное зрелище. Бессмертный стоял на коленях. А Крокодилица, не тревожа его маску и корону кобр, удерживала его в таком положении, захватив его горло струной. Ша, выбросив руку вперёд, упёр свой молот-посох подковкой в лоб Бессмертного.

Сокол провозгласил:

– Мы приветствуем вас, гости, и убьём вас, стоит кому-либо из вас ринуться на помощь властителю.

Никто не двинулся с места, поскольку Кошка и Лев отряда выглядели вполне готовыми к бою.

Сокол продолжал:

– Мы поклялись выполнить заказ в точности. Как мы ни трудились, вычисляя и по линиям, и по звёздам, самый правильный способ сделать это – убить тебя, о Бессмертный. Тогда нас не будут сдерживать сроки, а ты, в свою очередь, перестанешь истреблять тех, кто нужен нам для созидания. Заказ твой выполнен, твоя доля даже превышает назначенную и запечатлённую в обелиске, но так продлится ещё год. Потом урожаи упадут. Однако, поскольку ты, властитель, будешь жить в своих преемниках, то есть во мне, мы продолжим поиск, чтобы сделать преуспеяние твоей земли более долговечным. Мы отправимся на юг для того, чтобы убедить реку родить ил так же, как прежде. А теперь отправляйся положенным тебе путём. Все присутствующие могут проводить тебя и обязаны принести присягу мне. Ожидаем с почтением твоего благословения.

Оно не было дано. Это не вызвало у людей Сокола никаких чувств, кроме недоумения.

Через сутки всё было кончено. Близорукий Скарабей Безымянного, расправив свою четырёхсаженную тушу, почтительно скатал его в ком и увлёк пред собой в глухие камеры посмертного почтения.

Урожаи установились богатые, и Сокол без труда получал восемь ха со ста ха долгие годы, притом что доход иных владельцев земель рос. Новый Бессмертный чтил соглашения предшественника и его предков, а потому не увеличивал свою долю, хотя пашни стали пышнее.

Правила раздела

Первое правило

Скрупулёзно веди учёт заслуг и дели сообразно заслугам.

Всякий зелохи имеет свой порядок. Пчела говорил, что удар, причинивший смерть врагу, должен быть оценен в дележе ниже, чем удар, что отвёл угрозу от союзника. Веретено считал, что замысел ценится превыше всего, поэтому тот, кто додумался, должен получить больше, чем тот, кто исполнил. А Найда из Плакальщиц на первое место ставила удачу.

Делить можно по-разному. Главное, чтобы сам способ раздела не вызывал вопросов у тех, между кем производится делёж. Пусть они сомневаются в честности или в своём месте в дележе, но не в принципе.

Второе правило

Равенство – высшая форма подобия. Равное стремится к Единению.

Из этого следует второе правило:

Ничто не должно быть поделено на равные доли.

Это кажется простым, когда речь заходит о двоих.

Чем больше дольщиков, тем это сложнее.

Если нужно поделить между двоими, да будет призван со стороны третий – тот, кто скажет, кто возобладает при равенстве.

Если нужно делить между троими и более, такого человека может не хватить.

Хороший делёж – то, что в старину называлось “зелой”: 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21 и далее.

Но часто выходит, что в делимом нет столь многого, что оправдывало бы такой делёж, либо сердце говорит, что он несправедлив. Ибо небо дрожит, когда один из семерых получает одно, а другой – двадцать одно, а усилия для достижения общего были близкими.

Потому также можно делить на 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 частей и далее так же.

Но бывает так, что, напротив, делимого много, и отличие между долями может быть совсем незначительным. Это хорошо. Пусть справедливость и необходимость придут в баланс. Если есть возможность отличить один мешок пшеницы от другого щепотью зерна, не нужно отделять горстью и уж точно не нужно отличать ещё одним мешком.

Продолжение того обычая, который велит к двоим призывать третьего, – вердикт шляпы. Для этого берут человека, наименее знакомого с теми, меж кем проводится раздел, либо же юное и неопытное существо, либо дурачка, либо старца, либо калеку. Такого выводят в ринк и велят назначить человека, который для этого дележа будет говорить, кому больше, кому меньше.

Шляпой такое называют с тех пор, как так повелось у Черепов. Откуда взялась шляпа, нам неведомо, но взялась она к месту.

Об играх

У санахри есть игры, где некоторые роли может исполнять один, а некоторые – многие. Один играет, а несколько могут сказать “ящ” или “зорт”, и их положение станет одинаковым. Этого нужно избегать.

Когда несколько человек следят от заведения за игрой в зале, всегда надо помнить о том, что их права и положение должны быть неодинаковыми.

Когда среди многих выбирается один, что должен умереть, возникает вопрос, считать ли остальных, кому жребий не выпал, равными. Пчела не считал. Есть те, кто считает, потому для чистоты пусть освобождённые от гибели сделают по воле судьи что-то, что подчеркнёт их различие. Но в этом может таиться излишняя строгость, а её стоит избегать.

О еде

Пища должна отличаться одна от другой ровно настолько, чтобы, изучив свою порцию и отвернувшись, человек потом отличил бы её среди нескольких, куда бы её не поставили.

Пять трав, семь специй, двадцать один рисунок да будут вам подмогой в создании неравенства.

Хозяин, следи за виночерпием! Время приучает его разливать столько, сколько нужно, чтобы принести тебе прибыль, но не обидеть гостя. И вскоре он будет наливать сосуд под край раз за разом. Если не получается обучить искусству разливать по-разному, смени слишком умелого виночерпия, дай ему новое задание и возьми на его место подмастерье!

О краже от общего

Тот, кто похищает ценность из того, что копится сообща и впоследствии должно быть поделено, да будет изловлен и осуждён. Ведь если он украл такую же долю, как та, что впоследствии по незнанию будет присуждена другому, то и зелохи, и этот другой учинили лахах, а вверг их в это тот самый вор. Плох тот вор, и судьба ему – стать тростником.

Лотос считал огромной ошибкой строительство Госпиталя на земле Костей.

Он полагал – и небезосновательно! – что, проливая там кровь и кромсая плоть, мы дразним Мерзость. И даже когда к нему хлынули толпы страдальцев, ищущих исцеления рассудка, в Госпитале он не принимал, предпочитая обитать в квартальном амбаре, где они с учениками хранили запасы пшеницы на случай голода.

Благословение лишило Лотоса любимого занятия. В чём смысл лекарского ремесла, если все подопечные не стареют, не умирают, тяжелейшие раны затягиваются, как царапины?

Тогда он направил острие своих знаний на изучение благословения. Он задался вопросом, как оно определяет, что нужно восстанавливать, а что — не нужно. Например, у Ша с детства был шрам через всю спину, широкий и жуткий, – след глумления фанатиков-победителей. Благословение считало его частью Ша и всякий раз возвращало на место. Или у него самого – две литеры письменности траллов на плече. Даже Хат не смогла узнать, был Лотос из народа траллов, и это – метка от родителей, или же это было клеймо, и траллы, напротив, продали его на стол Бессмертному, который заказывал себе молочных младенцев со всего света. Или же, поскольку Шакал установил, что татуировка нанесена остаточно ядовитым веществом, которое некогда могло быть сильным ядом, это была попытка покушения кого-то из траллов на Бессмертного… Ответов у нас не было, но, так или иначе, благословение восстанавливало эту метку в первозданном виде и даже возвращало на место исчерна-зеленоватое вещество, которым она была нанесена. При этом Льву и Крокодилице, чьё место было в бою было в первом ряду и кто капризами войны чаще всего терял руки и ноги, эти руки и ноги благословение мгновенно возвращало.

Тогда Лотос сформулировал для себя понятие “полноты”. У человека есть та полнота, которая его делает тем, кто он есть, и благословение следует за этим представлением.

Но из-за чего же, потоптавшись у границы полноты, благословение потом с ревом выплескивается за неё и оборачивается полной противоположностью, присоединяя к себе новое и новое, что пребывает за границами полноты человека и от природы ему чуждо? Лотос думал над этим долго, пока не нашёл для себя ответа.

Безумие. Обратная сторона дара – это безумие.

Можно ли, в таком случае, излечить саму Мерзость? Ведь если укротить бушующее в ней безумие, Он сможет вернуть себе власть над ней и подчинить ее себе, утвердить её опять в своих границах и избавить Хассар от этого ярма!

Медленно, мучительно Лотос проверял это, исследуя болезни духа. На пути его исследований встали определенные преграды. Отлучаться так далеко в омару, как нужно было, чтобы провести исследование проверенными способами, ему было тяжело. У Феникса не было признаков безумия, а Ша, напротив, только из него и состоял и благоразумно в мудрые руки Лотоса не давался. К тому же, Лотос обладал некоторой излишней ученой дерзостью – что, впрочем, за собой знал, как знали и мы все. И Шакал тоном, не терпящим возражений, сказал Лотосу, что подойдёт он к Низу только через его, Шакала, труп, пока не убедит его, что действительно всё изучил и принял все мыслимые и немыслимые меры предосторожности.

Лотос не стал спорить с Шакалом и засел за книги. Шли годы. Под недоверчивым взглядом Шакала, который всё время бдил за ним на предмет безрассудства, Лотос планомерно продвигался в изучении болезней духа. Вскоре слава о нём как о чудотворце, возвращающем разум, разнеслась во все уголки северного материка.

Ибис часто работал в темноте. Звуки, цвета создают нежелательный фон. Он говорил, что в темноте легче представлять себе размеры и соотношения.

Было и то, чего он не заносил в летопись. Это то, чему он не знал имени, а придумывать его отказывался, дабы не потерять части этого и не обрести незаслуженную власть. Он вообще не хотел называть то, чего не знает.

Он много говорил об именах. Но редко говорил об их отсутствии.

Когда всё же удавалось его разговорить, о своём молчании он говорил так.

Молчание безошибочно. Чистый чёрный цвет. Каждая ворсинка, каждое перо будет заметно на его фоне. Когда зазвучит голос, он будет слышен чётко и хорошо.

Мы привыкли молчать, потому что Он слышит. Но не ради этого следует молчать. Думать необходимо молча. Те, кто говорит “сначала подумай, а потом скажи”, бесконечно правы. Нельзя произносить недодуманное. Плохое имя создаёт плохую вещь.

Называя, мы повелеваем. Называя, мы создаём. Называя, мы разграничиваем.

Кто в здравом уме захочет навеки создать вещь, которая ещё и будет воспроизводить себя в подобном, если он не знает, что он создаёт?

Можно ли солгать, назвать вещь не тем именем, дабы поменять её содержание? Нет. Не получится. Только Вседержитель и его чада могут знать о вещи достаточно, чтобы, поименовав все её черты, создать её во всей полноте. Человек говорит: “Это – дыня. Это – пеликан. Это – царь”. И надеется, что этого хватит. Так ли нас создавали боги? Кто-то ведь придумал нам лопатки или ногти, а мы до сих пор не знаем, что это такое. И хорошо, если вещь того рода, о котором говорит человек, есть, и можно новое ей уподобить. Но если нет? Разве может знать человек всё о новом?

Молчание — отказ от разделения и единения. Ещё не сказано ни “я”, ни “мы”, ни “они”. Неопределенность — это ничто и все одновременно. Не произнесены имена, не проведены границы и не протянуты связи.

Нам нужно чаще молчать. Когда мы молчим, мы наблюдаем. Изучаем. Думаем о том, что мы скажем. Думаем об имени. Нужно чаще думать об имени.

Договор священен. Если Хассар нанят для выполнения дела, он должен его выполнить. Попытки нанимателя отказаться или внести существенные изменения в договор второстепенны относительно сути договора. Наниматель должен быть об этом отдельно предупреждён.

Хассар не захватывает власть в государствах, кроме случаев, когда это необходимо для выполнения договора. Претендуя на власть в Марше, Форсберге и иных землях, Хассар уважает наследственные права своих братьев, хотя и может оспорить их как завоеватель и узурпатор – то есть, не заявляя о своих правах на них по иным законам. Землями, принадлежащими Хассару, распоряжается Корова.

Хассар не ведёт священных войн кроме тех случаев, когда для этого нанят. Хассар не нанимается на священные войны против жрецов богов, чтимых отрядом. Хассар не отказывает новым братьям только из-за их веры и не преследует никого только за веру. Битвы между жрецами о первенстве бога происходят один на один при свидетелях.

Рабство строжайше запрещено. Порабощение другого – принуждение к неоплачиваемому бессрочному труду и ограничение свободы – карается смертью.

Хассар принимает к себе живых живых. Живых мёртвых также может принять, если действующий Шакал скажет, что можно.

Брат может убить брата безнаказанно в том случае, если это был поединок насмерть по воле обеих сторон, если тем самым пресек мучения или помог избежать судьбы, что хуже смерти, или если он – Крокодил и действует по приговору Пчелы. Если он излишне поторопился пресечь мучения, штраф платит Лотос, поскольку неправильно объяснил, когда это нужно делать.

За неверные стратегические решения ответственность несет Сокол, за неверные тактические – Лев или Кошка, в зависимости от того, открытый это бой или тайный.

Рисковать всеми жизнями братьев вправе Сокол, Лев и Хат. Рисковать всем имуществом Хассара – Корова. Рисковать честью – Сокол и Ибис. Рисковать всем вышеперечисленным – Пчела.

Давать слово от лица Хассара может каждый из братьев в тех случаях, когда это касается вверенной им зоны ответственности. По долгам жизни каждого из братьев отвечает отряд, но делать такие долги возбраняется. Тот, кто задолжал жизнь кому-то извне, должен свой вес в золоте казне Хассара. Ни один из братьев не вправе ставить на кон свою свободу.

Если Хассар обманут нанимателем, то Сокол и Хат вступают в поединок мести, где тот, чья идея лучше отвечает проступку нанимателя, взимает с проигравшего золото и полезную службу. На обдумывание им отводится семь дней. Хассар исполняет план победителя.

Суд вершит Пчела. Приговор вынесен – Хассар повинуется. Сокол не может отменить его решение. Пчела выносит приговор сообразно своим знаниям и достоинствам, единственное ограничение – этот приговор должен быть конечен. Исполняет приговор Крокодил.

За дележ отвечает Пчела. Он определяет, делимо или неделимо, а если неделимо, то кому отходит.

Если брат утратил рассудок и становится опасен для Хассара, за безопасность несёт ответственность Бен, а за дальнейшие действия – Лотос. Последний же опекает братьев, потерявших дееспособность.

Хассар не оставит нуждающегося без погребения. Если обычай его известен и выполним, то пусть погребён будет сообразно обычаю, если нет – то так, как постановит Шакал.

Хассар не оставит проститутку без платы. Если такое произойдёт, то виновный должен будет заплатить в десять раз больше оговорённой цены, из которой две оплаты уйдут обиженной, а восемь – в казну Хассара.

Хассар не может быть распущен.

О Владыка, попирающий светила, потомок Первой четы, носитель Державы и повелитель Вопящего камня, юный прадед тысяч!

Совет покорных старцев свидетельствует, что узрел дурные предзнаменования: толстая кишка легла в два кольца, сердце предстало вялым и сморщенным, в основании языка – крупный свищ, рубец вздут, пищевод забит слизью, в правом лёгком, что отдельно тревожно, – человеческие ногти.

Сие предвещает великую неудачу.

Боги говорят: откажись от своей затеи, или тебя ждут бесчисленные бедствия, а твою землю – нищета.

Это для архива. Для тебя, наш юный воспитанник, объясняем простыми словами.

Точно так уже было сотни лет назад: над землёй воздвиглась Комета и заронила в гнилой разум очередного безумца идею построить Великого золотого тельца. Попомни наши слова: будет так же, как и тогда. Сначала безумец высосет из земли все соки, чтобы построить огромную золотую статую. Через несколько лет охладеет к этой затее. Золото понадобится для войны, и истукана будут достраивать из сплавов, а потом и просто из дешёвой меди. За это время повелитель поиздержится, и то золото, которое успели уложить, опять обдерут. Залатают чем попало. Потом забудут, во славу какого бога вообще его строили. А может, и бог тот сдохнет и сотрётся из людской памяти. Дабы укрепить боевой дух – а может, и просто ради увеселения голодающих, – в тельце начнут печь каких-нибудь бедолаг: опальных чиновников, бунтовщиков, рабов или кого-нибудь ещё. Делать это будут всё чаще и чаще: хлеба-то нет, путь глотают глазами.

И будет точно так, как тогда в Хватке. Казнь Тельцом кто-нибудь переживёт. И не просто кто-нибудь, а кто-нибудь, кто вытащит оттуда всех. И пойдёт освобождать рабов. И мы получим очередного Хозяина, который назовётся так, чтобы никто никогда не вспомнил, что он был рабом. И к нему примкнут не убогие рабы, не подавленное отребье, но обязанные ему самой своей жизнью, безгранично преданные и донельзя озлобленные друзья. И потом ручеёк превратится в реку, и во главе сминающей всё на своём пути толпы новый Мастер развернёт победоносное шествие по всему материку. И всех сожрёт.

В общем, вещие внутренности нам сказали, что ждёт тебя, Владыка, в этом деле сокрушительная неудача. А особенно вещий ливер нам нашептал, что взял бы ты того умника, который выдаёт эти растраты за волю богов, и зажарил бы его в каком-нибудь скромном котле, без лишней пышности и мишуры.

Целуем ручки,

твой Совет.

Кошка говорила: нет ничего превыше свободы. Есть те, кому достаточно свободы духа, – это как Шакал или Крокодилица. Крокодилица – так вообще, десятки лет была рабыней-телохранительницей у того знатного ючителле, и ей было безразлично, есть на ней ошейник или нет. Или Хат. Этой вообще ничего не надо. Хат, как и все безумцы, родилась свободной.

Есть те, кому нужна свобода перемещения и отсутствие чужой власти над собой. Она сама из таких. С рабством это несовместимо: никакой хозяин не допустит ни одиночества, ни вечных странствий.

Но есть те, кого заковывание в ошейник ранит сильнее, чем отсечение головы. Таким был Сокол.

Когда они выбрались, она была сильно обожжена, очень сильно. Они вдвоём: она, что явила чудеса ловкости, и Лев, который проламывал стену Быка. И ещё Хат задохнулась. Поэтому они мало что заметили. Но она заметила и запомнила выражение лица Сокола сразу после спасения. Запомнила, потому что такого не ожидала. Сокол, в общем-то, всегда был человеком взвешенным и готовым переступить через свои чувства ради достижения общей цели. Недаром его главная сила состояла в умении договариваться и распределять работу. Ни заносчивости, ни чванства за ним не водилось. Он брал учтивостью, твердостью и хорошим расчетом и не позволял себе вспышек.

И вот, когда все повалились на песок, подальше от ужасного Быка, Сокол остался стоять. Он опирался на плечо Феникса, через другую руку у него висела Хат.

Но в глазах его не было ни облегчения, ни радости от спасения, ни тени перенесённых мук. Это был чистый, пламенный, надменный гнев царя. Гнев человека, чей статус принизили и чьё достоинство оскорбили.

У него у единственного остался голос. Он посмотрел на трибуны, где наверняка готовился озолотиться какой-то счастливчик, поставивший деньги на них, а не на Быка, и тихо, но чётко произнёс: “Никогда больше.”

И они подхватили: “Хассар!” “Хассар!” Чуть слышно, но их услышали другие рабы, столпившиеся у края арены. “Никогда больше!”

Так и вышло. Никогда больше такого и не было. Многое было. Но рабства не было. И она завещает своим Котятам, чтобы такого не было никогда.

Действующие лица:

1. Сокол – вождь беглецов, сильный духом.

2. Коршуница – мудрая девушка, первая заметившая слабость Быка.

3. Пчела – юноша, чьи песни поддерживали других в темноте.

4. Кошка – девушка, чьи пальцы одолели запоры.

5. Пёс, лис или шакал – юный, но с хитростью старца.

6. Феникс – тот или та, что разожгла первый огонь после побега..

7. Лев – силач, вынесший слабых из жара.

Пролог

(Сцена погружена в полумрак. Актёры, скованные цепями, лежат на земле. Свет выхватывает того, кто говорит. Он поднимается.).

Сокол:

О, братья, помните ли вы тот день,

Когда нас бросили в пылающее чрево,

Когда ревела медь, как сотня труб,

И жар, как зверь, лизал нам кости.

Пёс:

Помню.

В ушах застыли крики, дым в ноздрях,

Казалось, бык гробницею нам станет.

Коршуница:

Пылал, как солнце, стык его пластин,

Я видела всю мощь его креплений.

Но знала, что чудовище не может

Быть совершенным: Потому что это

Несправедливо.

Пчела:

Мы не стали прахом!

Мы пели вместе и делили скорбь —

И песня подсказала путь наружу!

Первая часть: Плен

(Актёры застывают на корточках в позах людей, которые отталкиваются от низкого потолка. Когда начинается действие, они постоянно отрывают руки от “потолка” и дуют на них, потом возвращают их на место. Движения резкие, прерывистые).

Кошка:

О, Круглобокая! Твоя вода

Прекраснее всего, что можно видеть ныне.

Ты видела, как нас вели в оковах,

Как город подгонял и понукал,

Как мы вошли внутрь истукана, как подпёрли

Все выходы, как уголь запалили,

Как стал вращаться бронзовый телец.

Пёс:

Внутри — кромешный ад. Дыхание — огонь.

И только слабый стук сердец сестер и братьев

Вселял надежду.

Феникс:

В этот тяжкий миг

Мы осознали, что, возможно, вместе

Сумеем смерть заставить отступить.

Вторая часть: Исход

(Актеры изображают, как ломают оковы, помогая друг другу. Звучат удары, слышится звон цепей).

Коршуница:

Я показала трещину меж плит.

Лев:

Я поднял руки и ударил в бронзу,

И захрустели ребра истукана

Как под сандалией сухой тростник.

Кошка:

Я вскрыла хитроумные затворы.

Феникс:

Я остудил бушующий огонь.

Сокол:

Мы чудом вышли. Выбрались наружу,

Как тени мертвых из долины мертвых,

В глазах у нас горел не страх – лишь гнев!

Пчела:

Мы шли, и впереди лежало море.

Кошка:

От гавани, подобной самоцвету,

До крепости среди холодных гор

Мы шли, чтоб больше никогда не знать

Оков, цепей, колодок, медной клети.

(Все хором:)

Свобода!

Эпилог: Гимн

(В кругу, подняли руки к небу, факел в центре)

Хор:

Мы – те, кто сбросил оковы,

Кто всегда держит слово.

Никогда больше!

Никогда больше!

Никогда больше!

(Цепи падают.)

Конец.

Славься, мой Вождь!

Счастливый день, когда я посылаю тебе это письмо, приказание твоё исполнено в точности, и в указанном месте вверенный мне отряд обнаружил то, за чем нас посылали. Искомое представляет собой цепь из ржавого железа длиной в 10 футов и столь тяжёлую, что поднять её могли лишь трое солдат одновременно. Сия реликвия погружена со всеми предосторожностями, укрыта от непогоды, и наш корабль вместе с нею будет уже на полпути к Сумраку, когда ты прочтёшь это письмо.

В дополнение скажу, что при реликвии была некая юная девица, и оная девица отправилась в Сумрак вместе с нами. О такой возможности меня предупреждали при дворе маги и учёные, и я не посмел отдать распоряжение избавиться от неё, солдатне же велел её не трогать. Я счастлив, что вновь, спустя столько лет, сумел послужить тебе, и наша связь родом из детства всё так же прочна. Ты будешь величайшим, я верю в это, и приведёшь наш народ к величию!

Подписано: генерал Росомаха.

10 день лета 42 С.В. город Падора