Название: О природе перенесенной скверны: гипотеза о возникновении великих сокровищ форсов и их связи с магическим умопомешательством.

Автор: Архивариус Зосим из Хрустального Скриптория ???Берилла??? Опала????

Вступление:

В кругах просвещенных мужей принято с благоговейным ужасом рассуждать о различных методах борьбы с магическим безумием. Труд моего коллеги, Кораблика из Аметиста, «О безумии и его усмирении», блестяще систематизирует подходы разных культур, от евгенической селекции Хватка до ритуализированной жестокости Ребозы. Однако, касаясь практик народа форсов, даже столь проницательный ум, как Кораблик, говорит лишь о «помещении фрагментов личности» в артефакты. Смею предположить, что за этой скромной формулировкой скрывается процесс куда более радикальный и ужасающий, и что сами эти артефакты есть не столько сокровища, сколько тюрьмы. Моя гипотеза заключается в том, что безумие форсов — явление не врожденное, а приобретенное, и их легендарные реликвии являются прямым следствием отчаянной и чудовищной попытки с ним совладать.

Тезис: Болезнь Прибытия

Все древние сказания форсов, сколь бы туманны они ни были, сходятся в одном: на их прародине, будь то мифические «Острова Блаженных» или иное отдаленное место место, магия имела иную природу. Ни в одном из дошедших до нас фрагментов их до-континентального эпоса нет и намека на тотальное, всепоглощающее безумие, которое стало бичом их колдунов здесь. Есть все основания полагать, что по прибытии на Северный континент форсы столкнулись с неким фундаментальным диссонансом. Возможно, сама структура здешней магии оказалась для их духа ядовитой, вызывая не просто искажения, но стремительный и необратимый распад рассудка, который можно было бы назвать «болезнью прибытия».

Возможно, знай они эту сторону магии ранее, им не пришлось бы столкнуться с эпидемией безумия, угрожавшей уничтожить их как народ. Но встретив вызов, форсы были вынуждены искать нетрадиционные, экстренные решения.

Гипотеза: Духовная хирургия и Сосуды Скверны

Форсы, как известно, всегда умели взаимодействовать с иными формами существования сознания — их связь с менгирами тому подтверждение. Представляется вероятным, что, доведенные до отчаяния, они разработали ритуал, который можно назвать лишь духовной хирургией: насильственное отделение магической силы и сопутствующего ей безумия от личности колдуна.

Чтобы понять суть этого процесса, мы должны заглянуть в их пантеон. Рассмотрим аллегорию божественного Луина. Сказание о том, как он в припадке ярости убил собственного сына, — это не просто трагедия, это, вероятно, зашифрованная память о первом, самом ужасном применении этого ритуала. Древний божественный прародитель, доведенный до крайности горем и ужасом перед собственным состоянием, позволил «изъять» из себя ту часть души, что была поражена скверной, и поместить ее в копье. Так родилось не просто оружие, а артефакт, вобравший в себя концентрированную ярость и горе одного из величайших предков форсов.

Предание о божественном Кере еще более показательно. Летописи форсов говорят о нем как о боге плодородия и ремесла, но также — и о том, кто может наказать чрезмерностью. Вспомните сказку о котле, который варил кашу, не переставая, так что заполнил ею целое поселение, утопив людей и скот, покуда его не остановили. И если отбросить благочестивую шелуху, можно предположить, что Оборотная сторона Кера заключалась в маниакальной, неудержимой потребности творить и наполнять. Это была лихорадка созидания, мания изобилия, которая так же разрушительна, как и любая другая одержимость. Чтобы остановить этот внутренний пожар, его «болезнь» была помещена в котел.

Свидетельства и последствия:

Что происходило с теми смертными магами, кто подвергался этой процедуре уже в исторические времена? Прямых записей нет, но косвенные свидетельства пугают. В сочинении, наверняка известном тем, кто интересуется темой безумия, «Пересчете глупцов» я нашел интересную компиляцию различных случаев, касающихся темы. Приводится, что в судебных хрониках Вяза упоминаются «Опустошенные» — маги, прошедшие некий «обряд очищения», после которого они становились безвольными, лишенными эмоций тенями. В народных сказках Трубы есть образы «Безмолвных певцов» — колдунов, у которых, по их словам, «украли песню души», и они до конца дней не могли издать ни звука, кроме тихого плача. А лекарь Топотун из Арчи описывает пациента, чей дух «ощущался как пустой колокол, из которого вырвали язык». И речь не идет об именовании, потому что поименованных магов в «Пересчете» приводят как иной пример усмирения безумия.

Пережившие эту процедуру, вероятно, на время избавлялись от острого безумия, но платили за это своей личностью. Они становились тихими призраками у собственных очагов, неспособными на сильные чувства, будь то любовь или ненависть. Их внутренняя искра притухала. Многие, надо полагать, не переживали процесса вовсе.

Но самое страшное последствие касалось самих великих артефактов. Представьте, что в один предмет на протяжении поколений сливают безумие, ярость, страх и одержимость могущественных колдунов! Сокровище перестает быть просто вещью. Оно становится мыслящим, совокупным кошмаром. Копье Луина — это не просто оружие, это живая, кипящая ненависть всех воинов, чью ярость в него заточили. Щит-Зеркало, вероятно, наполнен паранойей и страхом тех, кто отдал ему свою силу, и теперь он не просто отражает удары, но и сводит с ума смотрящего в него, показывая ему его худшие страхи. А Котел Кера, что, по слухам, обеспечивал процветание Трубы, — это не сосуд добра, а воплощенная мания созидания. Он дарует, но его изобилие лишено меры и разума. Это лихорадочное принуждение к заполнению любой пустоты, безумие избытка, способное развратить и поглотить не хуже, чем голод.

Заключение:

Таким образом, можно с высокой долей вероятности утверждать, что великие сокровища форсов, пусть их и связываются с именами богов, некогда даровавших их — со временем стали побочным продуктом отчаянной борьбы за выживание разума. Это могущественные артефакты-тюрьмы, наполненные до краев концентрированным безумием их создателей. Изучая их, мы изучаем не историю доблести, а летопись ужаса. И остается лишь содрогаться при мысли о том, что, пытаясь спастись от своей болезни, форсы не излечили ее, а лишь дали ей более прочную и, возможно, вечную форму.

Предположительно, 481 год до битвы на Равнине Страха, год Кометы

У Второго очага люди собрались лишь благодаря певцам. Если бы они не пели, потерпевшие бы разбрелись кто куда: огонь был слаб, а пищи не было. Но я забегаю вперёд.

За первую ночь в одном месте собрались около тысячи живых. Их всех одной волной принесло море. В один момент оно вспучилось и подняло счастливчиков до уровня высоких неприветливых скал, где и выбросило на сушу.

Путешественники были в растерянности. Очага не было. Котла не было. Ничего не было. Они были мокры и убоги, потеряли весь груз, каждый – членов своих семей. Не было ни тепла, ни пищи, ни света. Всюду стоял стон и плач, как на поле боя. Иногда шквал приносил удушливый запах, в котором угадывались нотки гари.

Первую ночь люди провели без огня и укрытия, закрываясь от бури друг другом.

Утром опустился холодный туман. Слабые начали кашлять.

Под ногами были голые скалы, испещренные трещинами, как ладонь, и заливаемые круто солёным морем. Глубже на суше, в менее сырой полосе, начинались каменистые холмы с валунами, покрытыми редкими лишайниками. Выше травы, увенчанной пушистыми шарами, которую сейчас ветер пригибал к земле, вокруг не было ничего.

Буря бушевала так яростно, что море то поднималось до самых высоких скал, где они и оказались, то стремительно опускалось, обнажая дно. Как будто изо всех сил качали миску с водой.

Неустроенность заставила первую сотню страдальцев отправиться в путь по берегу. Вереница мокрых людей среди ночи потянулась туда, где среди мрака и бури обманчиво мерцали огни. Они не вернулись.

Кер не успел их остановить – да и не было причины останавливать. Место, где собрались уцелевшие, было открыто всем ветрам, не давало укрытия и побуждало искать любое другое убежище.

Кер оказался единственным из старших, кто остался в живых. Это было не очень хорошо. Люди любили его, но считали пустым весельчаком, от которого не стоило ожидать, что он поведет свой народ через рифы в годину невзгоды. То ли дело высокий король! Но он пропал.

Делом Кера было обеспечивать, чтобы народ Гончей не имел никакой нужды, чтобы хлеб пёкся, а топоры ковались. Чтобы столица процветала, воинам была обеспечена пища и отдых, а те, кто творит артефакты, имели возможность работать в сухости и при свете. Здесь же у людей не было ничего, и к чему Кер мог бы применить своё искусство.

Буря бушевала три дня. Кормчая взмахнула мечом бури образцово – так, что всем хватило. Она кричала, что им нельзя останавливаться, что нужно идти дальше и покинуть это место как можно скорее. Она должна вот-вот родить сына, вопила она, а на этот свет он явится уродом и чудовищем.

Наконец ливень стих. Буря продолжала бурлить в небесах. Над горизонтом образовалось белёсое пятно – возможно, зарница.

– Труба, – сказал один.

Высокая кирпичная труба торчала над горизонтом.

– Может, это маяк? – сказал другой, вглядываясь в тонкую черту.

– Не похоже. Она не светится, да и не видно камеры для фонаря, она сверху гладкая.

Чем спокойнее становилось небо, тем лучше её было видно.

– Труба – значит, жильё. Снимаемся и идём.

– Туда уже ушли люди.

– Они не могли дойти. Видишь, она на мысу. Вода была слишком высоко, должна была заливать мыс. Только сейчас опустилась.

Люди воодушевились. Стали спорить, отправить ли туда разведчиков, будет ли новый шквал, обитаема ли она или заброшена. Наконец несколько крупных групп решило, что им невмоготу ждать, что нужно подняться и идти.

Была женщина из отряда Кера. Двое её детей уцелели и отыскали её. С ней шли маленькая девчушка и мальчик постарше, переросший мать. Мальчик вгляделся из-под руки в озарённый бурей горизонт.

– Она высоковата, – со знанием дела заметил он. – Зачем такая высокая труба?

– Что ты сказал, мальчик? – спросил Кер.

Мальчик остановился, приветствуя возможность передохнуть.

– Мой отец – кузнец. Он всегда говорит про высоту трубы, хочет хорошую кузницу. Эта труба куда выше, чем нужна для самой мощной плавки.

– Как ты понял её высоту?

– Могу различить кроны деревьев.

Кер всмотрелся вдаль. Труба торчала, как прутик, на мутном фоне подсвеченного неба. На миг тучи расступились. За ними блеснула звезда с длинным хвостом, вызывающая смутную, но сильную тревогу, и на её фоне стало видно, что труба коптит.

Кер посмотрел на людей, которые, скользя, идут вдоль скал по тропе к мысу, на кончике которого стояла Труба.

– Знаете что? – тихо сказал Кер. – Мне страшно. Вернёмся к очагу.

Кер всегда считался предусмотрительным и осторожным. А тогда мы узнали о главном его достоинстве. Он не боялся показаться трусом или глупцом.

– Народ Гончей! Люди! Возвращайтесь к очагу.

Приказ передали по колонне, люди остановились. Кто-то упрямо продолжал идти вперёд.

– Обратно! Обратно! Если вам дорога ваша жизнь, идите обратно!

Те, кто успел дойти до Трубы, не вернулись. Ветер принёс тот удушливый запах – шкварок, окалины, горящих водорослей.

Найдя место с более удобным спуском к воде, люди основали Второй очаг. Дров там не было, но в холмах обнаружился уголь. Пресной воды было вдоволь. Когда прилив отступал, и обнажалось дно, становилось видно, что из донных лунок торчком торчат крупные черви. Со временем их обучились есть и использовать как наживку…

Приписка, предположительно, следующий год Кометы:

После того, как мы отстроились, мы выждали достойное время и напали на Трубу. Живых не нашли, конечно. Жирного пепла там было огромное количество, этот пепел громоздился липкими горами и не развеивался ветром. Мы им потом удобряли землю несколько лет, хотя и приходилось преодолевать отвращение.

Народ в ярости снёс трубу до основания. Она была из мелких кирпичей, закопчённая, тёплая, и, в отличие от прилежащих, но покинутых строений, на ней не росло ни одного деревца.

Тот мальчик, о котором пишет мой предшественник, носил прозвище Сверчок. Он стал выборным хранителем города, каковым остается до сих пор.

Приписка, 250 год до битвы на Равнине Страха:

Новый город заложили в основании мыса, а не на его конце. Место прежней Трубы долго считалось проклятым. Так продолжалось много лет, пока город не дорос до конца мыса. Так с моря стало видно каминные трубы, и всё замкнулось в кольцо.

Ответить на твой вопрос непросто. Вещь старая, сделана ещё там, здесь подобное не получится: заклинатель надорвётся. Но хорошо, что ты его нашла и поняла, что в нём содержится.

Если говорить о зеркалах в целом, то вряд ли я скажу тебе что-то новое, чего ты не знаешь. Ну разве что для открытия проходов не обязательны два зеркала: достаточно зеркала и человека.

Человек зеркален по сути своей. Левая его рука есть отражение правой. Зеркало, отражённое в зеркале, рождает бесконечный проход, подобный тому, который в виде великого океана соединяет между собой земли.

В этом проходе могут находиться разные вещи. Их можно там складывать и оттуда доставать, подобно тому, как складывают свою память в шкатулки, а голоса в свистки. Там можно укрываться от врагов, подглядывать за неприятелем, блуждать и умирать.

У форсов есть много историй о том, как человек вошёл в зеркало и тут же вышел с другой стороны или обратно. А дальше – сотни развилок. Или за это время прошло сто лет, или же его жизнью живёт совсем другой человек, ласкает его жену и балует детей, а его никто и знать не знает, или вышел злой двойник, а несчастный остался заточённым в зеркале… В общем, многообразно, но более или менее ожидаемо.

В нашем случае важно следующее.

Человек, сложив одну ладонь с другой, может, при известной сноровке и знаниях, нырнуть в поверхность зеркала и достать оттуда искомое.

Для того, чтобы достать то, что ты просишь, нужно понимать, что любой меч годится, чтобы призвать бурю. Нужно лишь достать его душу из этого зеркала и вселить в свой.

Для этого нужно сказать на том языке:

“Истинно, вода, расступись (уходи? исчезни?), истинно”.

Знаю из этого только воду, “сойле”.

Остальное надо поискать. Но здесь, в Университете, есть люди, которые понимают его. В Розах на нём болтают многие.

Далее надо сложить ладони и раздвинуть поверхность зеркала. Захватить душу меча и вселить в свой.

А далее уже нужно учиться им владеть, но это отдельная задача. Говорят, прежде всего важно происхождение. У ведьминых потомков это знание в крови, а как учатся прочие и учатся ли, мне неведомо.

Наставление Урода

Тот неосмотрительный прохожий, который посылал духов за сведениями о моём подопечном, верно, без лишних разъяснений осознал, что был глубоко неправ. Что ж, он был неплох, поэтому что-то из искомого он честно получит, пусть и посмертно.

Смотрю, что-то обо мне в мире забыли. Пора напомнить. К тому же, и повод появился.

Мой остров мне изрядно опостылел, и иных развлечений, кроме колдовства и болтовни с духами, тут нет. Оттого стараюсь я узнавать всё обо всем, а для того дан мне в услужение лунный дух, дитя воздуха и ночи, что сведущ в тайнах. А сейчас расскажу я о том, что знаю по большей части не от духов, а в силу бесконечной жизни и ясной памяти.

Ваш герой сказал: пора в путь. Уверен, что и правда, вам пора. Наш народ засиделся в этой обители безумия, да и дела не ждут. Я родился в ночь, когда выжившие выбрались на камни этого мира, я сверстник нашего пребывания здесь, и скажу я, что ничего доброго нашему народу не грозит, пока мы не уйдём из-под этих звёзд. Отчего-то развязка всё не наступает, нас полоскает по кругу, как в водовороте, и мрак сменяется ужасом, а ужас – мраком, и сами мы порождаем и то, и другое раз за разом, не обогащаясь ни памятью, ни опытом. Нам пора уходить. Вам.

Первый мой завет вам – не пытайтесь поднять Очаг королей из моря! Я знаю о маге, что в Ребозе, вдалеке от родного туата (хм… совсем далековато от родного туата, но что ж), потратил огромные силы и средства, чтобы найти “Гончую” и поднять из моря, дабы с её бортов и укреплений вести войну с Властелином. Однако и он вынужден был согласиться, что не выйдет.

Отстройте “Гончую” заново.

Столицу возводили на Островах Блаженных, где позволить себе можно было больше, чем под этими звёздами. Там магическая традиция не обрывалась так, как здесь, – упираясь в безумие лучшего, который сначала выпалывает возможных соперников, а потом и сам погибает от отчаянного жеста героя. А потому и колдовских сил там было больше, и магическое усердие не возбранялось, и страсть не принимала такие уродливые формы… как я. Впрочем, урод я только в нравственном и телесном смысле, в умственном же недостатков за собой не знаю, а безудержность духа свойственна всему моему роду — до ныне живущих братьев, как я наслышан. Иными словами, то, что я вам рассказываю, – точно не бред идиота. Хотя заблуждаться могу и я.

Итак, столица, которая может быть отстроена здесь, точно будет меньше предыдущей. Однако некоторые принципы её возведения следует сохранить. Второй мой завет: следуйте руководству и будьте внимательны к деталям.

Если строить заново, то лучше это делать близко Роз, ибо известно, что в этом городе бьют животворные Истоки. Не делайте этого в самом городе, несчастные, а то сломаете там всё! Рядом. Неподалёку. В сени Истоков.

Ориентирами, устанавливающими отправную точку для навигации, следует выбрать Часовую башню, Башню Комара и дом Фонарщиков. Нужно, чтобы накануне схода корабля-столицы со стапелей к каждому из этих трёх Истоков пришли по три хранителя, которые посвятили бы себя ему обычным способом. Однако им следует написать в своем свитке не “для города” или “для квартала”, как обычно, а “для маяка в туманах”. Да, сила их посвящения не пойдет на обычные дела города и квартала, но даст надежду столице.

Не думайте, что любой хранитель может посвятить силу Истоков чему угодно: важно правильно договориться с духами, а это требует вполне определённых навыков и усилий. Впрочем, я уже договорился, не зря же я здесь сижу все эти тысячелетия, поэтому пусть пишут именно так. Во всяком случае, так говорит мне дух, а духи не лживы (кроме одного их сида).

Нос должен быть развёрнут туда, где восходит местное светило. То есть, в нашем случае, на восток.

Сид Стрелка, что управляет копьём, – на носу.

Сид Кормчего, что несёт меч, – на корме.

Камень Фаль должен быть установлен в центре. Иные камни, если таково будет их согласие, также надлежит поставить рядом с ним.

У Фаль – место короля. У короля изначально нет королевского сида, но потом он его наберёт.

Сид Изобилия, что управляет котлом, – между кормой и королевским престолом.

Корабль не тронется, пока не избран Верховный король.

Для того, чтобы выбрать Верховного короля, народ должен собраться под знаменем Гончей. В иные времена строились сидами, сейчас имена их забыты, перепутано и происхождение, и ответственность. Пусть строятся фианнами, времена такие.

Первыми говорят те, кто затравил дичь на охоте Короля Гончих. Они предлагают своих претендентов. Те, кто затравил дичь, могут поступить и так: не называть своё имя, но отклонить чужое. Об этом позже. Если дичь не затравлена – дурной знак, и даже если король будет избран, то его правление будет омрачено. В таком случае каждый фиан, то есть отряд, может предложить имя.

Будущий король должен быть честен, мудр, решителен и щедр. Лучше, если он будет вовсе безупречен, но я сомневаюсь, что в этом мире тьмы это возможно.

Претендента следует подвергнуть трем испытаниям:

Первое – испытание охотников. Дружина охотников, затравивших дичь, имеет возможность один раз отклонить имя одного претендента. При этом должны быть соблюдены два условия: сами охотники своего претендента не предлагали, и намерению отклонить публично названа истинная причина.

Второе – испытание бардов. Каждый бард или тот, кто временно примет на себя роль барда (а именно будет говорить только правду на этой церемонии), может задать претенденту неудобный вопрос. Желательно – злой, обжигающе неудобный.

Плохо, если хотя бы три таких вопроса не заданы. Здесь не место спрашивать, кому тот служит или кто его мама, – барды знают, какие вопросы задавать, а претендент пусть знает, что не зазорно и напомнить барду о правилах. В вопросе барда должно содержаться справедливое утверждение. Например, “как ты будешь править нами, если известно, что в гневе ты можешь убить даже собственную мать”.

Претендент должен достойно ответить на них, после чего все выступавшие барды могут единогласно сказать претенденту “нет”. Если согласие не достигнуто или возражений нет, претендент двинется дальше.

Третье – испытание камнем Фаль. Претендент должен объявить своё истинное имя и сказать: “Истинно! Народ Гончей, свидетельствую: я не колдун. Истинно!”

Если камень Фаль выкрикнет его имя, значит, этот человек и станет Высоким королём и займёт своё место на палубе.

Когда корабль-столица будет построен, нужно будет выбрать тех, кто отправится в рискованный первый поход. Произойдёт это ближе к тому моменту, как Комета покинет это небо.

Менее, чем трижды по семь (не считая короля), не стоит даже и пытаться. Более – скорее всего, столица, отстроенная здесь, не вместит большее число. Они не обязательно должны принадлежать к одному фиану. Среди них должны быть те, кто управляет тремя великими сокровищами, и камень Фаль. Так они смогут проследовать под новые звёзды. Но внимательно отнеситесь к их отбору – вы вверяете им будущее своего народа.

Вы мало видели и не представляете себе всей сложности задачи и величия достижения. Эти земли замкнуты на засов, и преодолеть преграду, которая их отделяет от всемножества, практически невозможно. Даже мне неизвестна причина этого. Однако сила “Гончей” и её сокровищ такова, что можно надеяться на успех этого рывка.

Там можно и нужно произвести разведку и понять, насколько суровы к магии новые края. Ушедшие, если повезёт им сбросить тягостный гнёт безумия, могут достроить столицу и вернуться за остальными.

Также, случись такое, что наш извечный враг улизнёт, можно продолжить погоню и настичь его в новых землях.

Также ушедшие могут решить, что на новой суше время основать новый очаг. Это будет большой трагедией для покинутых, поскольку создать подобное “Гончей” в условиях наших краёв невозможно – или сложно на грани невозможного, – а четыре сокровища навсегда станут недоступными. Что ж, барды долго будут вспоминать о величии этого злодейства!

Верховному королю так поступать зазорно, и странно, что камень Фаль пропустит на престол человека столь сомнительных личных качеств. Но кто я, чтобы судить Верховного короля и уж тем более обсуждать чужую нравственность, не имея собственной!

Так или иначе, решать ушедшим.

Но помните: нет такого, чтобы к одной суше можно было пристать лишь единожды. Вернуться можно. В прошлом, точнее, было можно. Сейчас есть определённый риск.

Я же останусь здесь и сгину вместе с этим негостеприимным краем, когда наконец прибудет Комета. Таково моё проклятье, и после смерти Златославы из туата Коня нет у него просвета, только конец.

Урод, сын Нуаду, из сида Кормчего

После написанного:

Будьте единым народом, форсы, но узнавайте как можно больше о других племенах! Рассказывайте о них истории и несите их к новым берегам! Рано или поздно Гончая достигнет цели – и там, как гласят легенды, всё встреченное хотя бы раз пригодится.

Ещё раз после написанного:

Не доверяйте камням! Заявлять, что мы прощены, потому что менгиры – другие и думают и чувствуют по-другому, — верх беспечности! Разумно помнить, что они, пусть и не бессмертны, не способны состариться, и все время, которое теперь не посвящают движению корабля, могут уделить планированию действительно ужасной мести. И я, наблюдая издалека, вижу её признаки. Конечно, камень Фаль вне подозрений. Но это не говорит ничего о других каменных братьях. Загрузите их работой, пусть несут корабль к новым берегам, и следите за ними в оба!

Совсем недавнее, найдено моряками

Дэниэл Длинный меч справедливо пишет о том, что меч – это инструмент. И его применение в основе своей есть лишь отражение, с одной стороны, потребности фехтовальщика (можно рубить, а можно защищаться), а с другой, его искусства. Ведь молот может ловко вбить гвоздь, а может его испортить, искривив, даже если изначальный порыв был вбить.

Читая Дэниэла, я завидую ему. Такая уверенность в способности человека к познанию делает ему честь. Каждый из нас был бы рад, если бы причина и следствие были соединены настолько однородной связью, чтобы можно было сказать: зимой вода превращается в лёд, и от этого скользко.

Но вся моя жалкая жизнь говорит об обратном. Нет, зимой вода превращается в лёд потому, что по ней прошли хладные легионы какого-нибудь властителя северных краёв, а скользко потому, что их звенящие сабатоны смазала маслом какая-то мстительная шлюха.

Если бы я рассказал такую сказку маленькой дочери (и если бы у меня, урода, такая родилась), она бы подняла меня на смех. “Отец, – захохотала бы она, – ты городишь несусветную чушь! Твоя история огромна и нелепа, как тот сказочный кабан с двумя хвостами спереди и сзади, а значит, не может быть правдой!”

Но это правда.

Правда всегда изобильна, тошнотно пышна, нелогична и смехотворна. Как я. Нет, я тощ, но в остальном…

Не понаслышке знаю я о мече (а доведись мне, я мог бы владеть им по праву!), который одновременно щит. И зеркало.

Да-да.

Засмеяла бы ты меня, моя несуществующая дочь? Ещё как!

Смеёшься ли ты, Дэниэл, читая это? Конечно!

Но это правда. Мать объясняла мне так. Слово определяет форму. Многие истории, пройдя через жернова времени, случайности, нелепости и совершенствования, теперь обозначаются одним словом. Например, перемалывает сегодня не только жёрнов, но и время, война и прочее. Следуя тем же ветрам, силы принимают вид вещей. Магия, не дающая комару укусить тебя, скорее, примет вид щита. То, что попадает не просто в тело и даже не в сердце, а в левое предсердие, становится стрелой. Так и меч – всё, что разит многократно, разделяет и возвышает, стремится к этой форме.

Есть предание о сером мече моря, мече Сикораксы, зеркальном мече Очага, или Путеводном мече. Он был чем-то вроде стрелки в часах. Частью механизма. Пока его не извлекали, он исполнял свой долг. Потом его извлекли и сражались им, – с тех пор он принял вид меча.

Колдунья, что повелевала движением Луны и, беременная, была заточена в сосне, владела этим мечом. Она порубила на куски своих братьев и сослуживцев на борту корабля, после чего спрыгнула на необитаемый остров в Море Мук. Так говорят. А ещё говорят, что она не позволяла оттеснить себя от штурвала, пока паникёры оставались на борту. И сложила оружие лишь после того, как корабль ткнулся носом в сушу.

Меч этот был предназначен для того, чтобы рубить воду и землю, но не людей. Но его можно было обнажить, дабы причинить вред.

Сикоракса клялась, что не вынимала его из гнезда и не направляла на своих товарищей, пока ими не овладела паника. Я, зная её, сильно сомневаюсь: такой она была человек, что поспешила бы пригрозить первой и не ждать, пока ей создадут угрозу. Знаю, что она не нападала. Она призвала на помощь всё свое хладнокровие, всю свою смелость. Громко назвала их трусами и велела сохранять выдержку. Но капитан к тому моменту был уже мёртв, и некому было призвать их к порядку. Чтобы остановить бунтовщиков, она извлекла меч, чем дала возможность морю вступить в противоборство с кораблём, и потребовала, чтобы они вернулись к своим обязанностям. Но сброд не внял гласу рассудка и продолжил наседать. Тогда она раскрутила меч над головой, пытаясь держать их на расстоянии. Меч образовал над ней зеркальный купол, который бунтовщики не сумели преодолеть. Она не хотела причинить им вред. Она принадлежала к племени королей, а поэтому имела гейс, который не велел проливать кровь своего народа и тех, кто ниже её достоинством. Именно поэтому меч принял вид щита. Именно поэтому он прославился, когда много лет спустя кормчую победили и взяли его трофеем. И именно потому возникла эта абсурдная загадка. “Киль, что стал мечом, что стал щитом, что стал зеркалом”. Какая пакость! Но… это правда.

Поэтому, случись нам свидеться, Дэниэл Длинный меч, я бы рассказал тебе многое об именах и инструментах, что отражают не внутреннюю суть и не назначение, но странный выхил, изгиб судьбы. Но мы вряд ли встретимся, ибо ты из тех, быстроживущих дэниэлов, а я – лишь урод, что тысячи лет обитает на голом камне и довольствуется трактатами, которые приносит ему море с останками кораблей…

– Ну вот, ты добилась своего. Дорвалась. Расскажи, в чём дело.

– Мать, я влюбилась.

– Давно пора.

– Я по-настоящему влюбилась. Впервые в жизни, а мне уже двадцать.

– Хорошо. Рассказывай, только быстро. Как всё было?

– Как девица я скажу, что сразу выделила его в толпе. Был он прекрасен лицом, статен, богато одет и нёс оружие знати. Когда я посмотрела на него, он встретил мой взгляд, и я вспыхнула, а он проследил за мной взглядом, так внимательно, как будто я ему понравилась. Мы встречались взглядами ещё несколько раз. После я вышла наружу, мечтая лишь об одном: чтобы он последовал за мной. И действительно, он вышел следом. Дальше мы гуляли, не чувствуя холода. Он расспрашивал меня, я отвечала.

– О чём расспрашивал?

– О наших делах. Об очаге Вяза, о волшебном камне Фиа-Хот, о копье Луина, которое выбрало другого хозяина… Он взял меня за руку, и до сих пор моя варежка хранит его тепло.

– То есть, – мать недоуменно подняла брови, – вы хорошо провели время?

Дочь смутилась.

– Наверное, – выдавила она.

– Ты рассказала ему что-нибудь важное?

– Как обращаться с копьём… Разве что это…

– Да кого это волнует? Копья тут нет уже сотни лет!

– Так я… просто подумала, что ему будет интересно…

Королева Вяза шумно выдохнула.

– И ради этого ты посмела отнимать моё время? Девять чёрных месяцев ты уже получила, а потом ещё год! Сколько ещё тебе нужно отдать, ненасытное ты дитя?!

Девушка вздохнула. Поклонилась и собралась уходить.

– Королева-королева, перестань её пугать, – пробурчал Фия-Хот. – Оставь эти штучки.

Королева перестала бегать туда-сюда.

– Ты же знаешь, – продолжил камень, – что она пришла к тебе неспроста.

Он затрещал и дунул известковой пылью.

– Подойди сюда, дитя. Только выпрямись, ну что такое!

Девушка выпрямилась, подняла голову, расправила плечи и подтянулась..

– Ты же, дева, учишься у арфиста. И ты не лишена таланта, а твои “Типы морских льдов” потягались бы с ранними историями Брана.

– Мне больше по душе Этайн от крови Коннела.

– Все так говорят, и всем больше по душе Бран, – заметил менгир. – Во всяком случае, теперь, когда он умер. Так расскажи, зачем ты на самом деле сюда пришла.

Девушка встала в сказительскую позу, простёрла руки.

– Я действительно впервые влюбилась. И стала, как и подобает барду, слагать об этом песню. Стала слагать – и пришла сознаться во всём.

– Да было бы в чём сознаваться! – выпалила Королева.

Девушка с мольбой взглянула на менгир.

– Фия-Хот, Фия-Хот, Фия-Хот, я расскажу тебе, а ты скажи мне, меня заколдовали, или это просто бьётся человеческое сердце? И ты, мать, послушай меня и не перебивай.

Как дева я бы сказала, и уже сказала, что незнакомец был очень таинственен и очень красив, а ещё бросал на меня томные взоры. Этого было достаточно, чтобы прельститься им. Я и прельстилась.

Но я, будущий королевский арфист Вяза, скажу так: я посмотрела в глаза своему возлюбленному – и увидела в них настолько зловещее предзнаменование, что сразу и забыла про любовь. Вспомнила лишь потом, когда ощущение поблёкло.

Теперь я знаю, как это описать.

Человек встречает твой взгляд, и ты понимаешь, что уже умер, просто это ещё не произошло. “Ничего страшного, просто эта странная лисичка укусила”. “Ничего страшного, просто на платке кровь”. “Ничего страшного – это где-то далеко на вершине громыхнуло, и взвилось облачко снега”.

И чувство это было такой силы, что привело мой разум в смятение.

Как девица я скажу: сказал бы он мне “возляжем без уговору”, я бы выскочила с ним на двор не чуя ног.

Но как бард я скажу: я поторопилась бы пойти с ним, лишь бы он чего не сделал. Так, кстати, я и поступила.

Как девица я скажу: он был настолько хорош собой, что притянул к себе все взоры.

Как бард я скажу: это ерунда. Полный бред. Все – и царедворцы, и зеваки – пришли исключительно ради того, чтобы поглазеть на Эрина из теллекурре. Великолепного и грозного властителя, который, как поговаривают, был могучим магом, но именовал себя, чтобы сплотить вокруг себя все народы северного материка. Так, поют в песнях, он выразил презрение к врагам: и без колдовства, мол, справлюсь. Другие говорят, что он – подлинный и благословенный жрец какого-то жуткого лесного бога, и его победы – это победы древнего создания, что стоит за его спиной.

Мы следим за ним в оба: сегодня он под защитой гостеприимства Вяза, но уже весной может оказаться, что мы увидимся через бойницы городских стен.

Я видела Эрина-Теллекурре, он производит сильное впечатление на людей. С одними он грозен, с другими льстив, у него острейшая память, и он помнит всё и обо всех. Он язвит, смеётся, приобнимает как друга, выказывает презрение, – да, он умеет быть в центре внимания. Глаз не отвести.

И как же это я так взяла и отвела взгляд? Да ещё и прельстилась безымянным слугой великой фигуры?

Я вышла наружу под снег, и он вышел за мной. Чтобы скрыть смятение, я позвала его за собой и повела его по наружным галереям.

“Чем тебя ублажить, гость?”

Он меня попросил:

“Расскажи мне, кто ты”.

“Я – дочь Королевы Вяза, великой строительницы мостов. Помни, что Королева – это её прозвище, а не титул, потому что она – колдунья и не может править народами”.

“А камень, что стоит у неё за спиной, – разве не камень Фаль?”

“Нет, это камень нашего рода, хитроумный и ленивый Фия-Хот”.

“Благодарю тебя”.

“Чем тебя ещё ублажить, гость?”

“Расскажи мне, девушка, где у вас лежит мачта великого корабля”.

“Мачта? – переспросила я, – Я не знаю о мачте”.

“Ну как же, – сказал теллекурре. – Древнее и якобы утраченное сокровище народа форсов, которое позволяло излить с палубы великого корабля огонь – так, как будто извергается вулкан”.

“Ты говоришь о копье Луина, незнакомец, – удивлённо сказала я. — Но оно действительно утрачено. Оно ушло от нас к другим хранителям. Да и руки, что могли бы его держать, перевелись”.

“Но говорят, что его держал в руках молодец по имени Умник из Роз”.

“Смех один, – говорю. – Это когда было!”

“Три с половиной сотни лет назад”.

“Ни один из нас тогда не родился, гость. Да и, пожалуй, нет большой премудрости в том, чтобы им махать. Это даже опасно. Для машущего”.

“Чем?”

Долго было рассказывать. Но этот теллекурре мне очень нравился, да и слушал он внимательно и не торопил меня. И я напрягла память.

“Там, за морем, на Островах Блаженных, откуда пришло наше племя, колдовство не так сурово к людям, как здесь. Эта часть столицы, о которой ты говоришь, создана для войны и должна быть очень мощной, а оттого даже на родных верфях она творилась на грани возможного. Это значит, почти на пределе того, что может вытерпеть тот, кто будет этим управлять. Копьё очень свирепо и алчно. Выпустив его силу, её нужно уметь остановить”.

“Что будет, если не остановить?”

“Да, можно отдаться его силе и понестись по волнам ярости. Рано или поздно кровавая пелена спадёт. Но не нужно даже пытаться выйти с ним в гущу врагов и надеяться избыть неистовство, убивая тех, кого и так собирался. В наших историях говорится, что так однажды поступил Луин. Ему показалось, что всё в порядке, что он пришёл в себя. Но потом он вернулся домой, безумие охватило его, и он заколол копьём своего сына”.

“Как же им управлять?”

“Нетрудно сказать. Те, в ком есть кровь Копейщика, – такие, как я, – знают это с детства. Иные тоже могут”.

“Дозволено ли тебе об этом рассказывать?”

“Не дозволено”.

“Но ты расскажешь мне?”

“Расскажу”.

“Расскажи”.

“В отличие от щита Нуаду, или меча морей, управлять копьём может не только маг. Маг может, и так даже лучше, но быть им не обязательно.

Обязательно быть мужчиной. Или, если ты женщина, то добыть шкуру мужчины и завернуться в неё.

Нужно иметь на своих руках кровь трёх человек. Убить их нужно собственноручно. Желательно, на охоте.

Нужно иметь врага. Трижды перед людьми назвать кого-то своим врагом и вести себя так, как в таких случаях подобает. Если ты убил своего врага – найди нового.

И нужно хотя бы однажды пережить настоящее неистовство. Некоторые вызывают его магией, некоторые – грибом, а иные приводят себя в это состояние сами. Нужно выйти из него в крови, но живым”.

Теллекурре пошевелил губами, будто нуждаясь в этом, чтобы запомнить. Слабак, подумала я неучтиво.

“Благодарю тебя, бард Вяза”.

“Заплати мне, как должно”.

Он вложил в мою руку три монеты. Одна была золотой и тяжёлой. Другая была чёрной, как весть о близкой гибели. Третья – красной, как кровь. Подобных я раньше не видела.

Я сунула монеты в кошель. Вот они.

“Ты доволен, гость?”, – спросила я у него.

“Очень доволен, девушка”.

“Чем я могу ещё тебе услужить? Натопить воды, омыть твоё тело, согреть твою постель?”

“Благодарю, но не нужно. Трижды ты услужила мне как гостю. Больше нельзя: за все последующие услуги ваш обычай требует отдариться. Когда ты будешь у меня в гостях, я должен буду тебе услужить. Но знай: этому не бывать. Я никогда не буду служить никому”.

Я сделала вид, что не поняла, и красиво улыбнулась. Так, как ты учила меня, мать: улыбаться искренне, и губами, и глазами, чтобы никто не понял, о чём на самом деле ты думаешь. Чтобы ему не показалось, что я действительно хотела бы задать напрашивающиеся вопросы. “Но ты же служишь Эрину”, “да кто ты вообще такой”, “зачем ты так внимательно разглядываешь наши укрепления”…

И тогда я поняла, что одно условие для копья он точно выполнил. У него уже есть враг. И это мы.

Но я действительно влюбилась, пусть и не знаю его имени. И теперь мне трудно его забыть. Я поступлю как все барды: я сложу песню, и тогда его будут помнить все вокруг, а я не буду мучиться.

Повисло молчание.

– Пожалуй, я недооценивала тебя, ученица арфиста, – сказала мать. – Впредь буду внимательнее тебя слушать.

Дочь неуверенно улыбнулась.

– Скажи что-нибудь ещё как бард, – попросила Королева. – Скажи обо мне.

Девушка посмотрела на мать прямо.

– Поклянись мне, что простишь мне мои слова, не затаишь злую мысль, не покараешь меня за мои речи ни сейчас, ни в будущем.

– Клянусь: прощу и не покараю, бард.

– Иногда, мать, мне кажется, что ты не та, за кого себя выдаёшь.

– Почему же?

– Нетрудно сказать.

Скажу первое. Тебя задевают успехи мужчин, а раньше не задевали.

И второе. Ты бесишься, когда рядом теллекурре, а раньше не бесилась.

И третье скажу: ты ходишь так, как будто ты выше ростом, чем на самом деле.

Фиа-Хот одобрительно крякнул.

Королева с досадой вздохнула.

– Благодарю тебя, дочь, – сказала она. – Я сдержу обещание. Ступай.

Кер покинул нас. Его не держала жажда власти, а необходимость уделять внимание каждому без исключения угнетала.

В день, когда он покинул нас, чтобы сброситься со скалы в море и прекратить свои страдания, он привёл к котлу хранительницу Трубы, которая носила имя Звезда, и сказал ей следующие слова:

– Раньше я брал ученика из твоего рода, из рода Сверчка. Сам Сверчок лишь три года был хранителем республики, а потом всю жизнь следил за котлом. И его потомки пеклись о сытости и тепле для народа форсов, а власть переходила из рук в руки, минуя их. Так было хорошо и удобно.

Но теперь правительницей избрали тебя, моя дорогая. Как нам поступить? Обучить ли мне твоего сына? Или вы решите, что пусть отныне за котёл отвечает тот, кто хранит этот город?

Звезда грустно сказала Керу:

– Как бы я ни ответила тебе, я предам либо свою семью, либо свой город, либо свой народ.

Кер утешающе улыбнулся.

– Тогда скажи правду. Хоть какая-то радость.

– Нет никакой разницы в том, кто будет обладать этими знаниями. Никакой порядок не защитит сам по себе от того, что котёл попадёт в дурные руки. Оставляя его в нашем роду и отделяя от линии передачи власти, можно быть уверенными, что о котле как-то позаботятся во благо народа. Отдавая тем, кто будет держать власть в Трубе, можно, напротив, быть уверенным, что хранителю котла будут не чужды интересы города.

Но не в этом беда. Обладая котлом, республика выросла безрассудной. Как девушка с богатым приданым: не боится гулять с сомнительными женихами, поскольку знает, что, случись что непредвиденное, юноша женится как миленький. И когда наша мягкотелость станет очевидной, придёт великое зло и нас сожрёт. Вместе с котлом.

– И что ты предлагаешь сделать?

– Утопить котёл на дне моря. Да, я знаю, что мне это не простят. Но форсам нужно приучиться жить без него.

Кер улыбнулся:

– Это – неожиданное решение, преемница. Но я знаю крутость твоего нрава, и, боюсь, за тебя может говорить твоя резкость. За нею можно не разглядеть опасность такого решения. Как бы то ни было, нельзя рисковать остаться голодным. Ты не была в бесконечном море, где ничего нет и не будет, и не знаешь отчаяния.

– Но мы не в море. Нам нужно научиться жить самим.

– Хорошо. Тогда сделаем вот как. Расскажи о том, как разогреть котёл, и своим потомкам, и тем, кто будет владеть этим местом. Но лишь тем из них, кто хорошо понимает, как устроен мир. Они должны ответить на три сложных и тайных вопроса. Один – о запретном, другой – о пище, третий – о земле. Тот, кто правильно ответит, получит знание о том, как управлять котлом. Вернее, сможет им управлять.

Звезда расстроилась.

– Но я не знаю столь великих тайн.

– Узнай. А пока я задам вопросы, которые точно подойдут. Послушай.

Первый – когда-то на мысу стояла Труба. Она дотягивалась до неба. Её по спирали опоясывали древние литые скобы, а внутри она была на две трети полна пеплом от трупосожжения. Пусть узнают, зачем она.

Второй…

– Как ни странно, – прервала его Звезда, – ответ на этот вопрос я знаю.

– Неужели? Откуда?

– Жрецы из той башни оставили потомство.

– Я думал, тогда всех истребили…

– Те, кто приветствует Комету, сеют не столько своё семя и кровь, сколько странное знание о Нём. С ним передается и память.

– И каково это знание? – спросил Кер.

– Комете что-то мешает. Он беснуется, прилагает силу, но не может опуститься на землю. Поэтому тянет землю на себя. Повинуясь Его желанию, растут горы, стремясь к Нему прикоснуться.

Всё растёт вверх, дабы притронуться к Нему.

Когда-то Его должно было коснуться Древо. Теперь это невозможно. Не осталось даже его воли, его голоса. Так считают те, кто служит Комете. Иные же говорят, что Древо всё же шепчет тем, кто его понимает, веля всему, что некогда его составляло, собраться воедино, брызнуть вверх и наконец соприкоснуться с Кометой.

Эти люди решили, что будут выстилать путь к Нему драгоценностями. Они наполняли трубу человеком снизу доверху, пытаясь создать новый ствол.

– Они безумны?

– Иной сказал бы: пожалуй. Кто иначе стал бы служить Комете? Я скажу, что нет, они не безумны. Они очарованы. Возможно, подчинены чужой воле. Но это не повод их не уничтожать.

Кер внимательно посмотрел на неё.

– Ты служишь Комете?

– Нет, женщины не служат. Но я кое-что знаю.

– Поражён, что ты знаешь. Поклонение Комете уже много столетий под запретом в Трубе. Но это правда. Хорошо. Пусть у тех, кто придёт за тобой, будет преимущество за счёт твоего знания. Теперь я буду спрашивать о том, что в котле или могло бы быть в нём.

Второй вопрос:

Спрошу так. Иногда добыча слишком велика и сильна, чтобы её можно было поглотить. Хранить её невозможно, а подступиться страшно. Есть ли искусство либо волшебство, которое позволит это сделать? Как его имя? Как творится это колдовство?

Звезда виновато улыбнулась.

– Я не колдунья. Я не знаю.

– Но ты будешь знать хотя бы вопрос, – ободрил её Кер. – И теперь третий. Есть земли, в каждой из которой есть сердце. Сколько их и как их называют?

Звезда молча покачала головой, скорчив рожицу.

– Прости меня, Кер, мой двадцатитрёхкратный прадед! Я правда не знаю.

– Вот и хорошо. Тогда просто задай эти вопросы тому, кто захочет понять котёл.

– Но я же не знаю правильных ответов!

– Узнай. Это не очень сложно.

– Хорошо.

Звезда помедлила, боясь тревожить предка, а потом спросила:

– Ты же препоручаешь всё это мне вовсе не потому, что собираешься нас покинуть?

– Именно поэтому, – ответил Кер.

– И куда ты пойдёшь?

– На дно морское. Я лягу под воду и обниму пути нашего народа.

– Ты хочешь умереть?

– Нет, я не хочу умереть. Но я хочу домой. Здесь смерти, в общем-то, нет. Думаю, я полежу без дыхания в кладовых этого мира.

– Но зачем тебе уходить от нас?

– Ты сама сказала. Нет, ты лишь утвердила меня во мнении, которое у меня уже было. Мне нужно идти, чтобы вы не думали, что всегда можете спросить меня или прибегнуть к моей защите, и тут же всё само собой образуется.

– Но это же не всё, дедушка?

– Не всё, милая. Меня снедает безумие. Это безумие уныния. Я хочу перенести его под толщей воды и не губить свой народ. Отпусти меня. Столкни меня, Звезда.

О менгирах

Я, Раф Ёрш из университета Роз, по просьбе моей леди записал, что знаю о менгирах. А поскольку она мне не заплатит, я сам себе скажу “спасибо”, тем и буду сыт.

О камне Фаль

Многие дети форсов слышали сказки о том, как на землях, затонувших ныне, пять веков счастливо правили Высокий Король-Медведь и благородный камень Фаль. Медведь собрал у себя сильнейших и честнейших, и они клали ладони на камень Фаль и говорили искренне и от сердца. Никто тогда не боялся говорить правду. Суд был един для всех, и люди, и камни подчинялись его приговору.

У Короля-Медведя была прекрасная королева и двенадцать верных рыцарей, каждый из которых был истинным сокровищем своего туата. Они защищали слабых и убивали чудовищ.

Всех колдунов и ведьм они изгнали из страны, кроме одной, по имени Сикоракса. А одну эту пропустили, потому что возгордились и без уважения отнеслись к року. Она наслала великую бурю, и Очаг королей навсегда угас и скрылся под волнами.

Как камни спаслись

Гвайр из Трубы говорит, что когда форсы спаслись из своей затонувшей столицы, камни вышли вместе с ними.

Рассказывали и такую историю.

Когда насланные врагами волны захлестнули Очаг высоких королей, и он опустился на дно морское, кое-кому удалось сбежать. Бежали и люди, и камни очага, поскольку их связывала клятва. Они поклялись что не предадут друг друга. Камни выстроились один на другом на дне, а люди вскарабкались по ним наверх и спаслись. Прошли десятилетия, и наконец человек по имени Вождь выковал меч, который умеет повелевать морем. Он взял его, отправился в то место, где дожидались спасения королевские камни, и заставил море расступиться. Тогда камни смогли выйти на сушу и воссоединились с народом королей.

Камень Фаль удалось спасти и установить в Форсберге. Во время усобицы о Клине в 720-х годах до явления Властелина его пытались увезти те, кто считал, что пришло время показать братьям в Клине, как разумно управлять своими землями, но он поднял жуткий вой, и его вернули в столицу.

Каким образом он оказался у детей Фелана в Розах, доподлинно не известно.

О виде и нравах камней

Камни не похожи друг на друга. Одни невелики и шустры, другие подобны башням, третьи неподвижно лежат и порой даже поджидают, когда на них сядет прохожий, чтобы заорать.

Менгиры говорят на человеческом языке, в том числе между собой, если находят в этом нужду.

Камни чрезвычайно умны и злокозненны, даже благороднейшие из них. Также они обладают источником знаний, которые никому, кроме них, не доступны, и никто не знает, как они из этого источника черпают.

Они нечувствительны к боли, но их можно убить. Причем не всегда причину смерти можно установить по их виду: колдовство или что-то подобное может поразить дух в камне, и с виду сам камень останется неизменным.

Они не возражают против обработки, если она не сильно их уменьшает. Рассказывают, что где-то на западе, у моря стояла огромная говорящая голова, вкопанная в землю. Были и другие обработанные менгиры. Но законами Очага королей делать такое с союзниками было запрещено.

Что бы ни приводило их в движение и ни наделяло их разумом, это не магия.

Камень нельзя поименовать – можно лишь таким образом опозорить.

Как размножаются менгиры, никто, кроме них самих, не знает.

Если хочешь взбесить камень, который был к тебе дружелюбен, – спроси, как на свет появляются новые камни. Камни терпеть не могут, когда им задают этот вопрос.

Кстати, сказал бы, что их не в меру бурная реакция скорее свидетельствует о том, что род людской как-то замешан, причём неприглядно, в том, что у камней какие-то сложности с производством на свет себе подобных. Но не поручусь.

Как уживаются менгиры и люди

Камни способны на крепкую дружбу, в том числе и с человеком.

С людьми они живут, находя в них источник смеха и забавы.

Прежде камни поселялись в родовых очагах, и люди ухаживали за ними и почитали их, а иногда кипятили на них воду и жарили на них мясо, что их вовсе не обижало, а только веселило. Так между разными родами и разными менгирами установилась прочная связь.

Такие менгиры считались почтенными родственниками, хотя рода эти давно ушли в прошлое, как и имена камней.

Впрочем, история сохранила имена некоторых из них

• камень Благородства и Доверчивости, Фаль

• камень Пытливости и Коварства, Шинах

• камень Твердости и Упрямства, Мион

• камень Дальновидности и Скаредности, Аригет

• камень Предприимчивости и Лени, Фия-Хот

• камень Остроумия и Легкомыслия, Фиранвар

• камень Сопереживания и Уныния, Ково

Также говорят о камне-предателе по прозвищу Фел, однако, возможно, он существовал лишь в легендах, либо это не имя, а прозвище, данное одному из них.

С каким-то из этих семерых водил дружбу род Тенегрив. В их роду есть легенда, как некто Гьял по прозвищу Лис отвоевал право на Королевский очаг: его советник-менгир выяснил, что могучий соперник, который уже воцарился на троне, всё это время скрывал телесный изъян. А человек с изъяном не может стать королём.

Камень Фиа-Хот помог Кирану Удачливому создать дверной молоток, который за него извинялся и говорил, что его нет дома. Так рассерженные ведьмы-невесты его и не нашли.

Мой предок, говорят, насмерть рассорился со своим собутыльником-менгиром и поэтому ввёл среди народа форсов моду держать голубей. Она жива и поныне.

Камни обожают подкрадываться к людям и громко орать. Даже мудрейшие из них не могут отказать себе в этой детской забаве. Люди от этого вопля седеют, но менгиры не считают важной эту незначительную бледность их головных лишайников.

Камни считают, что человек наполнен водой, которая выливается из него при слабом нажиме. Но, хотя они и любят посмеяться над этим, на самом деле, как ни странно, камни не считают, что в этом – слабость человека, а находят в этом какую-то красоту быстротечности, которую они и воспевают в собственных скупых искусствах. Любование быстротечным – основа искусства менгиров.

Дерутся ли камни друг с другом

Менгирам знакома рознь, в точности как людям. Они не соперничают за пищу, но на многое готовы за статус и уважение.

Рассказывают о войнах камней, которые велись в огне и памятником которым стали горы.

Но сегодня камни не воюют.

Однажды камням надоело слушаться деревья. Тогда кучка негодяев-менгиров сговорилась и замыслила ужасное предательство. Они поймали своего ничего не подозревающего собрата и принесли в жертву людям, расколов на множество частей. Люди нашли эти осколки, обработали их и срубили деревья. Так родились топоры.

Впрочем, сегодня камни по-прежнему слушаются деревья. Почему? Потому, что деревья могут крушить их своими корнями, а они не могут их давить? Не знаю.

Как появилась эпитафия

В старые времена, когда умирал важный для камней человек, его друг-менгир застывал на месте его погребения на долгие десятилетия, пока не закончит писать стихи или создавать символы.

Но не у каждого форса был свой друг-менгир.

Поэтому некоторые стали ставить простые плиты как символ того, что есть нечто прочное, что переживёт покойного, но сохранит память о нём.

Часто на таком камне писали краткие стихи, подражая лапидарной поэзии менгиров.

Так родилась эпитафия.

Чёрные и белые камушки, которые используют целители, – это великое сокровище народа менгиров. Настолько большое, что в нём заключено их будущее. Настолько, что каждый из них горюет, вспоминая об этой утрате.

Когда-то камни оказали людям огромное доверие и отдали это в их руки. Никто не знает, что это. То ли их икра или личинки, мальчики и девочки, то ли “да” и “нет”, которыми думают менгиры, то ли их глаза и зубы, то ли что-то ещё.

Люди же обошлись с этим даром дурно – возможно, даже не зная, как велико это сокровище. Их приспособили к своим делам лекари. Теперь с помощью этих камушков они управляют человеческой жизнью и смертью. Камни их ненавидят. Особенно яростно ненавидит лекарей Аригет, камень Дальновидности и Скаредности. Он с самого начала подозревал людей в том, что они замыслили дурное, и его подозрение оправдалось, но он даже не мог предполагать, что люди вовсе не “замыслили” – они вообще не подумали. Просто взяли и перечеркнули будущее целого народа ради своей мизерной выгоды! И до сих пор ведут себя как трусы – извиняются, кланяются, но не отдают.

Были бы менгиры людьми, давно бы отомстили. Но их холодный и злокозненный ум устроен иначе.

Говорят, что для того, чтобы дать жизнь новому менгиру, нужно собрать сотню белых или сотню чёрных камушков. Но на деле этого никто не пробовал. Да и не будут: камушки самим нужны. Более того, об их пользе узнали те, кто ворочает огромными деньгами. Если просверлить белые и чёрные камушки и насадить их на штырьки, можно получить счёты – устройство, которое позволяет преумножать богатства…

Предваряю сей труд некоторыми пояснениями для вдумчивого изучения.

Язык форсов не родственен никакому из тех, что зародились на Северном континенте. Впрочем, и среди народов Юга и Дальнего Востока похожих языков не известно. Это может служить косвенным подтверждением того, что их родина находится на каких-то отдаленных берегах, которых покуда не достигали наши ладьи.

Их манера написания своих имен столь затруднительна для нашего глаза, что связано с иной письменной культурой. Я привожу здесь то произношение, которое было утверждено библиотекареопагом для повседневного использования. Цель унификации — систематизация библиотечных каталогов.

Произношение форсов зачастую зависит от того, в какой из частей континента развивался и мутировал их язык. Различают обычно три ветви: побережную, северную и южную. В некоторых случаях я позволил себе привести два варианта произношения, потому что обе формы равно распространены среди форсов. Но взыскательный ономаст сможет и сам найти чудесные миграции дифтонгов, палатализации и лениции — пусть это развлечение будет ему наградой!

Приведенный ниже список, конечно, не исчерпывает собою все имена, что распространены среди форсов, но вобрал в себя наиболее распространенные.

О родовых именах и особенностях их строения

Родовые имена и фамилии форсов зачастую происходят от имён предков или же от прозвищ и описательных имён.

К первой группе можно отнести такие фамилии, как Макдермот, Макторна, образованные от имен отцов, или О’Бран и О’Грайне, образованные от имён более дальних предков.

Ко второй относят фамилии, произведенные от прозвищ. Таких как, например, О’Догерти (Dochartaigh от do- приставка, означающая усиление + cartach — «вред, разрушение», т.е. «причиняющий боль», «разрушительный»), Мантон (от mantach — «беззубый»), Бан (от bán — «белый») или Финн (от fionn — «светлый», как в «светловолосый»), Конналл (от cú — «гончая, пес» + gal «храбрость», «пыл», т.е. «неистовый, как гончая»).

Теперь проясним точнее, как принято у форсов обозначать родство. Обычно используют одну из двух форм: Мак- или О-.

Мак — означает «сын». Приставка распространялась только на прямых потомков главы клана (того, кто правит над Очагом), как правило, по линии старшего сына, а также на имена людей в отрядах, находящихся под патронажем правителя Очага. Встретив имя Руари МакФланн, следует предположить, что, возможно, речь идет о старшем сыне и наиболее вероятном танисте Фланна.

«О’» — происходит от форсовского Ó, что означает «внук, потомок». Эта приставка приписывалась к имени любого, кто может занимать место у очага, включая дальних родственников. Родовым именем О’Конан могут называть себя как те, кто сидит на ближайших к Очагу скамьях Дома Конана, так и таны (дружинники) Конана.

Некоторые из форсов стараются сохранить свои культурные традиции, и используют в полных именах такие вставки:

— Бьян в значении «жена», например, Орла бьян Риан – то есть, Орла, жена Риана.

— Ни в значении «дочь», сокращение от iníon, «дочь», например, Эмер ни Вортан, то есть, Эмер, дочь Вортана.

— Муг в значении «слуга», «последователь» — такую вставку можно встретить в именах колдунов, которых среди форсов особенно не любят и страшатся, а оттого желают сразу в имени слышать эту истину о человеке. Конечно, навряд ли таково истинное имя колдуна, лишь прозвище, но говорящее! Я встречал записи одного чародея, который подписывался Финтан муг Нуада, но меня гложат сомнения, что таковое имя лишило бы его силы.

Словарь имен

А

Айлиш (Ailis) – «благородная» (жен.)

Айобрин (Aodhbrín) – «маленький огонь» (муж., уменьш. от Aodh)

Айолан (Aodhlán) – «огненный воин» (муж.)

Альба (Alba) – «белый, мел» (муж./жен.)

Ангус / Энгус (Aonghas) – «единственная сила / исключительная доблесть» (муж.)

Аэд (Aodh) – «огонь» (муж.)

Аэдан / Эйдан (Aodhán) – «огнёнок, маленький огонь» (муж.)

Б

Балв (Balbh) – «немой / молчун» (муж.)

Барринн (Barrfhionn) – «беловолосый» (муж.)

Бевинн (Béibhinn) – «сладкоголосая дама / прекрасная дама» (жен.)

Бодб (Bodb) – «битва/ярость, победа» (муж.)

Бран (Bran) – «ворон» (муж.)

Бранан (Branán) – «воронёнок» (муж.)

Брес (Breas) – «красивый» (муж.)

Брига (Bríg, Bríd) – «высокая, могущественная» (жен.)

В

Валтар (Baltair) – «повелитель битвы» (муж.)

Веран (Bhéarann) – «ясный, светлый» (муж.)

Вортан (Bhurtain) – «морской воин» (муж.)

Г

Галан (Gallán) – «чужак, чужеземец» (муж.)

Гормлайт (Gormflaith) – «синяя владычица» (жен.)

Грайне (Gráinne) – «солнце» (жен.)

Д

Дайре (Dáire) – «плодородный, богатый» (муж.)

Дейрдре (Deirdre) – «тревожная, буйная» (жен.)

Дермот (Diarmaid) – «без зависти» (муж.)

Дойре (Doire) – «дубовая роща» (жен.)

Дубан (Dubhán) – «маленький тёмный / черноволосый» (муж.)

Дункан (Donnchadh) – «тёмный воин / вожак» (муж.)

И

Ибар (Iobhar) – «тис» (муж.)

Имон (Éamonn) – «богатый защитник» (муж./жен.)

Иган / Оган (Eóghan) – «рождённый тисом» (муж.)

Ифе (Aoife) – «красота, сияние, блеск» (жен.)

К

Катал (Cathal) – «боевой, сильный в битве» (муж.)

Кер / Каэр (Cathair) – «богатая земля, достаток» (муж.)

Конан (Conán) – «маленький волк / щенок» (муж.)

Конн (Conn) – «вождь, голова» (муж.)

Конхобар (Conchobar) – «волкодавов» (муж.)

Кормак (Cormac) – «сын колесницы / колесничий» (муж.)

Кримтан (Crimthann) – «лис» (муж.)

Л

Лиат (Liath) – «серый» (муж./жен.)

Лири / Лир (Laoghaire) – «страж телят» (муж.)

Лис (Lios) – «крепость, сад» (муж.)

Луин (Luan) – «слепящий свет, сияние» (муж.)

Луан (Luán) – «хитрец» (муж.)

М

Маб (Medb) – «опьяняющая» (жен.)

Монган (Mongan) – «волосатый» (муж.)

Муйреанн (Muireann) – «морская» (жен.)

Н

Нара (Nara) – «удовлетворение» (жен.)

Насса (Nass) – «нежная» (жен.)

Нейв (Niamh) – «сияющая, яркая» (жен.)

Нуада (Nuada) – «хранитель, богач, имеющий доступ к благам» (муж.)

Нуалан (Nuallán) – «знаменитый» (муж.)

О

Ойсин / Оссин (Oisín) – «оленёнок» (муж.)

Орлах / Орла (Orlaith) – «золотая владычица / золотое владение» (жен.)

Оскар (Oscar) – «друг оленей» (муж.)

Р

Рейван / Риган (Ríoghan) – «королевский» (муж./жен.)

Риан (Rían) – «королевский» (муж.)

Ринан (Rínán) – «маленький король» (муж.)

Рианнон (Ríannach) – «великая королева» (жен.)

Ригдерг (Ríghdhearg) – «красный король» (муж.)

Ригдонн (Ríghdhonna) – «коричневый король» (муж.)

Ригмарк (Ríghmharc) – «королевский всадник» (муж.)

Ронан (Rónán) – «маленький тюлень» (муж.)

Руари (Ruairí) – «рыжий / кровавый король» (муж.)

С

Сальх / Шалах (Saileach) – «ива» (жен.)

Сирша (Saoirse) – «свобода» (жен.)

Сканлан (Scanlán) – «старый» (муж.)

Сетанта (Setanta) – «путешественник, странник» (муж.)

Сорха (Sorcha) – «ясная, лучистая» (жен.)

Суине (Suibhne) – «приятный» (муж.)

Т

Тиг (Tadhg) – «поэт, сказитель» (муж.)

Тигернан (Tighearnán) – «маленький владыка / господин» (муж.)

Торна (Torna) – «гром» (муж.)

Туаган (Tuagán) – «топорик, клевец» (муж.)

Туатал (Tuathal) – «правитель народа» (муж.)

Турлах (Turlough) – «немой воин» (муж.)

У

Уна (Úna) – «ягнёнок» (жен.)

Ф

Фальве (Failbhe) – «волчий / волкоподобный» (муж.)

Федлимид (Feidhlimidh) – «вечный» (муж.)

Фергус (Fergus) – «сильный человек / мужество» (муж.)

Финварр (Fionnbharr) – «беловолосый» (муж.)

Финн (Fionn) – «белый, светлый, светловолосый» (муж.)

Финола (Fionnuala) – «белоплечая» (жен.)

Финтан (Fionntán) – «белый огонь» (муж.)

Фиахра / Фьякра (Fiachra) – «битва воронов» (муж.)

Фланн (Flann) – «рыжий, красный» (муж./жен.)

Э

Эмер (Eimear) – «быстрая» (жен.)

Эрнан (Ernán) – «маленький воин» (муж.)