Из записей Бар-Эшура из Аметиста
Из записей Бар-Эшура из Аметиста.
фрагмент, сохранившийся на обуглённой коже, написан, вероятно, за
несколько десятилетий до падения города
Я зову её Белой.
Хотя никакой белизны в ней нет — она бесцветна, начальна. Не как свет — но как тьма, в которой ещё ничто не проявлено. Сила до воли, до мысли, до смысла.
И знайте: она не есть магия.
Она даже не рядом с колдовством — а, скорее, стоит напротив. Магия берёт, режет, связывает, перекраивает. Колдовство ломает замыслы, гнёт под себя. А Белая просто существует. Без цели. Без намерения. Она не действует — она присутствует, впитывает. Хотел бы я увидеть ее не в связанной форме.
Говорят, она нейтральна к печатям и контрактам. И это правда — но не вся. Она не враждует с ними, но и не подчиняется. Но печати направляют поток, придают форме русло, дают вектор. Хотя не могут изменить саму природу воды.
И, вероятно, потому Эшмун — целитель, чародей, или, быть может, первый из лжецов — прибегнул именно к договорам. Не к вызовам, не к плетениям, а к долгу. К обету. К печати.
Как бы я хотел знать, с кем он заключил шесть тех сделок, чтобы получить шесть кусков тела Решефа. С кем он говорил? С ануннаками ли? С самими именами? С болью?
Да, кроме самого Решефа… Хотя кто скажет, был ли он участником — или просто плотью на алтаре? Может, это был не акт хирурга, а работа маньяка — точная, выверенная, страстная.
Но как бы ни было, вот что я утверждаю:
Если ты хочешь наполнить сосуд Белым — не строй его магией. Не крои его чарами. Не прячь в нём имя. Не наливай вино в мех, где еще плесневеет яд старого зелья.
Сосуд должен быть чист. Пуст. Глух. Очищен до камня. До молчания.
Лишь тогда Белая сила — неожиданная, чуждая, но терпеливая —может войти.
И остаться.