О духовной хирургии и сосудах скверны
Название: О природе перенесенной скверны: гипотеза о возникновении великих сокровищ форсов и их связи с магическим умопомешательством.
Автор: Архивариус Зосим из Хрустального Скриптория ???Берилла??? Опала????
Вступление:
В кругах просвещенных мужей принято с благоговейным ужасом рассуждать о различных методах борьбы с магическим безумием. Труд моего коллеги, Кораблика из Аметиста, «О безумии и его усмирении», блестяще систематизирует подходы разных культур, от евгенической селекции Хватка до ритуализированной жестокости Ребозы. Однако, касаясь практик народа форсов, даже столь проницательный ум, как Кораблик, говорит лишь о «помещении фрагментов личности» в артефакты. Смею предположить, что за этой скромной формулировкой скрывается процесс куда более радикальный и ужасающий, и что сами эти артефакты есть не столько сокровища, сколько тюрьмы. Моя гипотеза заключается в том, что безумие форсов — явление не врожденное, а приобретенное, и их легендарные реликвии являются прямым следствием отчаянной и чудовищной попытки с ним совладать.
Тезис: Болезнь Прибытия
Все древние сказания форсов, сколь бы туманны они ни были, сходятся в одном: на их прародине, будь то мифические «Острова Блаженных» или иное отдаленное место место, магия имела иную природу. Ни в одном из дошедших до нас фрагментов их до-континентального эпоса нет и намека на тотальное, всепоглощающее безумие, которое стало бичом их колдунов здесь. Есть все основания полагать, что по прибытии на Северный континент форсы столкнулись с неким фундаментальным диссонансом. Возможно, сама структура здешней магии оказалась для их духа ядовитой, вызывая не просто искажения, но стремительный и необратимый распад рассудка, который можно было бы назвать «болезнью прибытия».
Возможно, знай они эту сторону магии ранее, им не пришлось бы столкнуться с эпидемией безумия, угрожавшей уничтожить их как народ. Но встретив вызов, форсы были вынуждены искать нетрадиционные, экстренные решения.
Гипотеза: Духовная хирургия и Сосуды Скверны
Форсы, как известно, всегда умели взаимодействовать с иными формами существования сознания — их связь с менгирами тому подтверждение. Представляется вероятным, что, доведенные до отчаяния, они разработали ритуал, который можно назвать лишь духовной хирургией: насильственное отделение магической силы и сопутствующего ей безумия от личности колдуна.
Чтобы понять суть этого процесса, мы должны заглянуть в их пантеон. Рассмотрим аллегорию божественного Луина. Сказание о том, как он в припадке ярости убил собственного сына, — это не просто трагедия, это, вероятно, зашифрованная память о первом, самом ужасном применении этого ритуала. Древний божественный прародитель, доведенный до крайности горем и ужасом перед собственным состоянием, позволил «изъять» из себя ту часть души, что была поражена скверной, и поместить ее в копье. Так родилось не просто оружие, а артефакт, вобравший в себя концентрированную ярость и горе одного из величайших предков форсов.
Предание о божественном Кере еще более показательно. Летописи форсов говорят о нем как о боге плодородия и ремесла, но также — и о том, кто может наказать чрезмерностью. Вспомните сказку о котле, который варил кашу, не переставая, так что заполнил ею целое поселение, утопив людей и скот, покуда его не остановили. И если отбросить благочестивую шелуху, можно предположить, что Оборотная сторона Кера заключалась в маниакальной, неудержимой потребности творить и наполнять. Это была лихорадка созидания, мания изобилия, которая так же разрушительна, как и любая другая одержимость. Чтобы остановить этот внутренний пожар, его «болезнь» была помещена в котел.
Свидетельства и последствия:
Что происходило с теми смертными магами, кто подвергался этой процедуре уже в исторические времена? Прямых записей нет, но косвенные свидетельства пугают. В сочинении, наверняка известном тем, кто интересуется темой безумия, «Пересчете глупцов» я нашел интересную компиляцию различных случаев, касающихся темы. Приводится, что в судебных хрониках Вяза упоминаются «Опустошенные» — маги, прошедшие некий «обряд очищения», после которого они становились безвольными, лишенными эмоций тенями. В народных сказках Трубы есть образы «Безмолвных певцов» — колдунов, у которых, по их словам, «украли песню души», и они до конца дней не могли издать ни звука, кроме тихого плача. А лекарь Топотун из Арчи описывает пациента, чей дух «ощущался как пустой колокол, из которого вырвали язык». И речь не идет об именовании, потому что поименованных магов в «Пересчете» приводят как иной пример усмирения безумия.
Пережившие эту процедуру, вероятно, на время избавлялись от острого безумия, но платили за это своей личностью. Они становились тихими призраками у собственных очагов, неспособными на сильные чувства, будь то любовь или ненависть. Их внутренняя искра притухала. Многие, надо полагать, не переживали процесса вовсе.
Но самое страшное последствие касалось самих великих артефактов. Представьте, что в один предмет на протяжении поколений сливают безумие, ярость, страх и одержимость могущественных колдунов! Сокровище перестает быть просто вещью. Оно становится мыслящим, совокупным кошмаром. Копье Луина — это не просто оружие, это живая, кипящая ненависть всех воинов, чью ярость в него заточили. Щит-Зеркало, вероятно, наполнен паранойей и страхом тех, кто отдал ему свою силу, и теперь он не просто отражает удары, но и сводит с ума смотрящего в него, показывая ему его худшие страхи. А Котел Кера, что, по слухам, обеспечивал процветание Трубы, — это не сосуд добра, а воплощенная мания созидания. Он дарует, но его изобилие лишено меры и разума. Это лихорадочное принуждение к заполнению любой пустоты, безумие избытка, способное развратить и поглотить не хуже, чем голод.
Заключение:
Таким образом, можно с высокой долей вероятности утверждать, что великие сокровища форсов, пусть их и связываются с именами богов, некогда даровавших их — со временем стали побочным продуктом отчаянной борьбы за выживание разума. Это могущественные артефакты-тюрьмы, наполненные до краев концентрированным безумием их создателей. Изучая их, мы изучаем не историю доблести, а летопись ужаса. И остается лишь содрогаться при мысли о том, что, пытаясь спастись от своей болезни, форсы не излечили ее, а лишь дали ей более прочную и, возможно, вечную форму.