О Трубе и трубах
Предположительно, 481 год до битвы на Равнине Страха, год Кометы
У Второго очага люди собрались лишь благодаря певцам. Если бы они не пели, потерпевшие бы разбрелись кто куда: огонь был слаб, а пищи не было. Но я забегаю вперёд.
За первую ночь в одном месте собрались около тысячи живых. Их всех одной волной принесло море. В один момент оно вспучилось и подняло счастливчиков до уровня высоких неприветливых скал, где и выбросило на сушу.
Путешественники были в растерянности. Очага не было. Котла не было. Ничего не было. Они были мокры и убоги, потеряли весь груз, каждый – членов своих семей. Не было ни тепла, ни пищи, ни света. Всюду стоял стон и плач, как на поле боя. Иногда шквал приносил удушливый запах, в котором угадывались нотки гари.
Первую ночь люди провели без огня и укрытия, закрываясь от бури друг другом.
Утром опустился холодный туман. Слабые начали кашлять.
Под ногами были голые скалы, испещренные трещинами, как ладонь, и заливаемые круто солёным морем. Глубже на суше, в менее сырой полосе, начинались каменистые холмы с валунами, покрытыми редкими лишайниками. Выше травы, увенчанной пушистыми шарами, которую сейчас ветер пригибал к земле, вокруг не было ничего.
Буря бушевала так яростно, что море то поднималось до самых высоких скал, где они и оказались, то стремительно опускалось, обнажая дно. Как будто изо всех сил качали миску с водой.
Неустроенность заставила первую сотню страдальцев отправиться в путь по берегу. Вереница мокрых людей среди ночи потянулась туда, где среди мрака и бури обманчиво мерцали огни. Они не вернулись.
Кер не успел их остановить – да и не было причины останавливать. Место, где собрались уцелевшие, было открыто всем ветрам, не давало укрытия и побуждало искать любое другое убежище.
Кер оказался единственным из старших, кто остался в живых. Это было не очень хорошо. Люди любили его, но считали пустым весельчаком, от которого не стоило ожидать, что он поведет свой народ через рифы в годину невзгоды. То ли дело высокий король! Но он пропал.
Делом Кера было обеспечивать, чтобы народ Гончей не имел никакой нужды, чтобы хлеб пёкся, а топоры ковались. Чтобы столица процветала, воинам была обеспечена пища и отдых, а те, кто творит артефакты, имели возможность работать в сухости и при свете. Здесь же у людей не было ничего, и к чему Кер мог бы применить своё искусство.
Буря бушевала три дня. Кормчая взмахнула мечом бури образцово – так, что всем хватило. Она кричала, что им нельзя останавливаться, что нужно идти дальше и покинуть это место как можно скорее. Она должна вот-вот родить сына, вопила она, а на этот свет он явится уродом и чудовищем.
Наконец ливень стих. Буря продолжала бурлить в небесах. Над горизонтом образовалось белёсое пятно – возможно, зарница.
– Труба, – сказал один.
Высокая кирпичная труба торчала над горизонтом.
– Может, это маяк? – сказал другой, вглядываясь в тонкую черту.
– Не похоже. Она не светится, да и не видно камеры для фонаря, она сверху гладкая.
Чем спокойнее становилось небо, тем лучше её было видно.
– Труба – значит, жильё. Снимаемся и идём.
– Туда уже ушли люди.
– Они не могли дойти. Видишь, она на мысу. Вода была слишком высоко, должна была заливать мыс. Только сейчас опустилась.
Люди воодушевились. Стали спорить, отправить ли туда разведчиков, будет ли новый шквал, обитаема ли она или заброшена. Наконец несколько крупных групп решило, что им невмоготу ждать, что нужно подняться и идти.
Была женщина из отряда Кера. Двое её детей уцелели и отыскали её. С ней шли маленькая девчушка и мальчик постарше, переросший мать. Мальчик вгляделся из-под руки в озарённый бурей горизонт.
– Она высоковата, – со знанием дела заметил он. – Зачем такая высокая труба?
– Что ты сказал, мальчик? – спросил Кер.
Мальчик остановился, приветствуя возможность передохнуть.
– Мой отец – кузнец. Он всегда говорит про высоту трубы, хочет хорошую кузницу. Эта труба куда выше, чем нужна для самой мощной плавки.
– Как ты понял её высоту?
– Могу различить кроны деревьев.
Кер всмотрелся вдаль. Труба торчала, как прутик, на мутном фоне подсвеченного неба. На миг тучи расступились. За ними блеснула звезда с длинным хвостом, вызывающая смутную, но сильную тревогу, и на её фоне стало видно, что труба коптит.
Кер посмотрел на людей, которые, скользя, идут вдоль скал по тропе к мысу, на кончике которого стояла Труба.
– Знаете что? – тихо сказал Кер. – Мне страшно. Вернёмся к очагу.
Кер всегда считался предусмотрительным и осторожным. А тогда мы узнали о главном его достоинстве. Он не боялся показаться трусом или глупцом.
– Народ Гончей! Люди! Возвращайтесь к очагу.
Приказ передали по колонне, люди остановились. Кто-то упрямо продолжал идти вперёд.
– Обратно! Обратно! Если вам дорога ваша жизнь, идите обратно!
Те, кто успел дойти до Трубы, не вернулись. Ветер принёс тот удушливый запах – шкварок, окалины, горящих водорослей.
Найдя место с более удобным спуском к воде, люди основали Второй очаг. Дров там не было, но в холмах обнаружился уголь. Пресной воды было вдоволь. Когда прилив отступал, и обнажалось дно, становилось видно, что из донных лунок торчком торчат крупные черви. Со временем их обучились есть и использовать как наживку…
Приписка, предположительно, следующий год Кометы:
После того, как мы отстроились, мы выждали достойное время и напали на Трубу. Живых не нашли, конечно. Жирного пепла там было огромное количество, этот пепел громоздился липкими горами и не развеивался ветром. Мы им потом удобряли землю несколько лет, хотя и приходилось преодолевать отвращение.
Народ в ярости снёс трубу до основания. Она была из мелких кирпичей, закопчённая, тёплая, и, в отличие от прилежащих, но покинутых строений, на ней не росло ни одного деревца.
Тот мальчик, о котором пишет мой предшественник, носил прозвище Сверчок. Он стал выборным хранителем города, каковым остается до сих пор.
Приписка, 250 год до битвы на Равнине Страха:
Новый город заложили в основании мыса, а не на его конце. Место прежней Трубы долго считалось проклятым. Так продолжалось много лет, пока город не дорос до конца мыса. Так с моря стало видно каминные трубы, и всё замкнулось в кольцо.