Мирина Паукевна
Моя мать не всегда спала колдовским сном. Напротив — сноходчество было ее делом, ее трудом, ее победой. Те, кто шепчет, будто она бежала от мира в сон, будто она скрывалась там от моего отца, лгут — или не понимают ничего. Она не отступала, а прокладывала дорогу.
Именно она, Мирина, соткала первую нить сноходчества. Не было до нее ни карты, ни направления. Не было даже подтверждения, что такой путь возможен. Но она ткала — из мыслей, из памяти, из боли нашего народа. Она вплела туда все, что знала и не знала, все, чего коснулась. Она была первым из сноходцев — или ловцов снов, как называли себя впоследствии ее ученики.
Теперь по этому пути, что переплетается, как паутина, проходят другие, наследующие ее труду. Они встречают друг друга в том мире, оставляя здесь только дыхание и неподвижное тело. А в том мире — беседуют, исследуют, ищут. Некоторые ученики моей матери могли читать чужие сны, управлять людьми в их снах, жить в них и даже выносить из снов предметы.
Мать говорила об этом так: «Заснув вечером, мы, в сущности, превращаемся в актеров и всегда переходим на другую сцену для того, чтобы сыграть свою роль. А днем? Днем, наяву, мы эту роль разучиваем. Иногда случается так, что нам не удалось ее выучить, тогда не следует появляться на сцене и прятаться за другими актерами, которые лучше нас знают свой текст и шаги на этом пути».
Когда я впервые оказалась в ее сне, что-то показалось мне странным. Потом я поняла, что это закономерность, а не случайность. В ее сне никогда не было видно кометы: в прошлом ли, в настоящем или в будущем.
Не раз я слышала от нее: «Во сне мы чувствуем себя как рыба в воде. Время от времени мы выныриваем из сна, окидываем взглядом собравшихся на берегу и опять погружаемся, торопливо и жадно, потому что нам хорошо только на глубине».
Конечно, Властелин захотел Взять ее. Как иначе? Ей не было равных. Но когда он пришел, она не просыпалась, сколько бы боли он ни причинял ее телу. Она и не была в его власти. Она осталась там, в собственном мире, где он не имел имени. Ее физическое тело просто исчезло. Ни пепла, ни праха: она стала частью той вязи, которую сама сплела.
И тогда-то его взор и обратился на нас.