9.1. О Соколе и боге

Дважды Первый был глубоко убежденным еретиком и считал, что все боги мертвы, а поклонение им — завуалированно учтивая форма пользования силами мертвецов. Он принимает правила и готов вести себя почтительно, соблюдая ритуал и никак не выдавая, что всё понял. Но понял он всё правильно, настаивал он, поскольку учился долгие годы, и преуспел, и точно может отличить, когда дело ведётся с живыми мёртвыми, а когда – с живыми живыми. Мёртвые существенно чище, полагал он, и это сразу заметно.

Ша и Лотос всегда сердились, когда он заводил об этом разговор. Ша воспринимал свое служение как присягу и презирал предателей. Думаю, что, к тому же, он попросту жалел своего бога, чьих служителей уничтожили, а святыни разрушили, и всегда яростно его защищал – как дряхлого деда или, наоборот, младшего брата. Лотос же считал, что Солнце умереть не может, поэтому все заключения Шакала – пустое мудрствование и поклёп.

Бен же вовсе был лишён жреческого пыла и говорил, что природа божества его волнует не так сильно, как выполнение того, что должно. Ритуалы ему приносили радость.

Наши теллекурре были отдалены от родной веры. Даже Пчела с его вниманием к обетам и священному долгу взял основы своих убеждений вовсе не на родине – которой даже и не видел. В целом, среди Хассара было семь жрецов, включая меня. Но тех, чья прямая обязанность состояла в том, чтобы именем бога творить колдовство, – только двое: Бен и Ша.

Это был удачный день – редкий день, когда тот, кто наблюдает, был отвлечён, и франааз можно было ослабить. Началось всё с обсуждения того, убывают ли силы бога от того, что ему поклоняются.

Шакал сказал:

– Уверен, что да.

– Чем докажешь? – спросил Ша.

– Тем, что сила жреца и размер культа вообще никак между собой не связаны. Ты – лучший пример.

– Это не доказательство. Есть более сильные и более слабые боги. Есть более и менее крепкая вера. Кто-то хорошо знает церемониал, кто-то плохо.

– Хорошо, предложу другое объяснение. Сила живых мёртвых конечна. Они не имеют возможности развиваться. Поэтому рано или поздно они истончатся и пропадут.

– Даже если это правда, хотя, – Ша поднял тонкий палец вверх, – помним, что всё это зиждется на твоём богохульном допущении, – так вот, даже если это правда, то какое это имеет отношение к количеству жрецов?

– Самое прямое. Если сосуд имеет границы, то имеет значение, сколько раз черпают.

– Тебя послушать, так всякий раз, когда я молюсь и приношу жертвы, я причиняю ущерб своему божеству, а не приношу пользу?

– Думаю, что так.

– А почему, царственный, если ты думаешь так, то ни разу не предложил нам всем сделать его богом, распространить веру в него во все пределы и ослабить так, чтобы мы смогли его одолеть?

– Ты не вычерпаешь ложкой океан, — заметил Шакал, невозмутимо пропустив очередной укол про происхождение. — У нас особый случай. Нельзя лишить жизненной силы того, у кого она бесконечна.

– Но мы же говорим о колдовстве.

– Колдовство его преодолимо. Ты сильнее, например. Не в нём опасность. Назовём его истинное имя – это, конечно, поможет, но он восстановится быстрее, чем мы успеем привести его к гибели.

– К тому же, — добавил я, — мы знаем, где наш левшем, а люди снаружи не знают. Помните, что было в Хане и Карсе, когда, чтобы отвести от себя опасность, люди стали ему поклоняться?

Ша вспомнил и согласился. Как ни странно, он иногда уступал. Всякий раз удивляюсь.

– Думаешь, он бог? – спросил Лотос.

– Богоподобен, – уверенно ответил Шакал.

– Очень вероятно, – поддержал его Бен. – Родственный жизни, здоровью и началу вещей.

– Исключительный, отборный бред! — рассмеялся Ша. Почтительность никогда не была его сильной стороной. Всю, какая была, он потратил на своего бога. – Конечно, он не бог. Во-первых, мы знаем, кто он и как так получилось. Подождите, не прерывайте. Во-вторых, тот, кто благословлен богом, не может быть богом. Где это видано, чтобы боги благословляли друг друга?

– И всё же он близок к богу по своему существу.

– Может ли он быть в таком случае нам братом?

Я вздохнул.

– Он в любом случае остаётся нашим братом.

– Ты говоришь о теплоте связей, а я – о сущности, – сказал Ша. – Если он бог, то он уже не наш брат. А если он не наш брат, он не будет нас слушать, не будет уважать наши решения и не подчинится никакому суду Хассара.

– Тогда сделаем так, как по легенде, Маликерт сделал с Энкиду, призвав его в своё войско, – сказал я. – Ведь когда-то он признал наши законы, и если мы “прокормим” его, как в легенде, он вновь перед ними склонится.

Пришлось напомнить. Только Бен знал, он был из семьи ючителле. И Шакал, человек разносторонних знаний.

– Сомнительно, – сказал Ша, – но можно попробовать.

– И что будет? – спросил Шакал.

– Ничего не будет, – отрезал я. – Крокодилица откажется исполнять приговор.

– В каком смысле “откажется”? – изумился Ша, которому такая возможность в голову не приходила. – Пчела скажет. Она обязана.

– А она не будет.

– Она никогда не отказывалась.

– А сейчас откажется, – уверенно сказал я. – Она не поднимет на него руку.

Шакал с сомнением покачал головой: не был он уверен в том, в чём я был уверен полностью. Она любила Сокола, ради него покинула великолепного Колдуна (которого, честно говоря, я был бы очень рад видеть среди братьев), а если учесть легендарное своенравие Крокодилицы, можно было не сомневаться, что когда её что-то заденет всерьёз, она без колебаний нарушит наш устав.

– В любом случае, просто так его нельзя убить, – заметил Бен. – Даже она не сможет. Безусловно, Сокол возжелает умереть, поскольку вынужден подчиниться приговору Пчелы, но в нём слишком мало смерти, чтобы одолеть самого себя.

– Порошок, – буднично отметил Шакал. – Достаточно капли.

– Мы весь потратили.

– Добудем ещё. Зря, что ли, мы пользуемся всеми этими торговыми привилегиями.

– Так что делать с Крокодилицей? – волновался я. – Всё это бессмысленно, если она уклонится.

– Убедить, – предложил Лотос. – Или отыскать Колдуна, пусть он убедит.

– Скорее, она его убедит в чём угодно, – усмехнулся Ша. – Она из него верёвки вьёт.

Бен строго посмотрел на нас и напомнил о том, что обсуждать братьев в подобном тоне невежливо. Мгновение спустя вошла Крокодилица и, как обычно, невозмутимо оглядев нас, села на своё место. Разговор увял, а жаль.

Чем больше я думал про этот вариант, тем больше понимал, что он рабочий. Но Крокодилица никогда не согласится на это, пока есть надежда, а она считает, что надежда есть. Конечно, можно было бы обмануть её или принудить силой — такое точно предложила бы Хат. Но мы не можем так поступить с одним из нас. Достаточно уж и того, что мы затеяли мятеж. Стыд и срам, братья.