8.6. Тихая мерзость - Коты и Шуты
Как рассуждал Маэстро, нельзя преуменьшать значение мелочей – никогда не знаешь, какая из них обернётся огромным благом или огромным злом. Или, как сказал бы об этом Погремушка, “Тот лопух, которым ты вытер сегодня задницу, вырос вчера на куче говна, не такова ли и вся наша жизнь?”.
Началось всё с мелочи. С того, что Котёнок Бес повёл на Кладбище свою подружку, из молодых “Шутов”. Ее звали Коломбина. Котенку было лет пятнадцать (он был уже почти Кот), Шутовке было на пару лет больше, и она, конечно, не пошла бы гулять с этим глищом, она уже зрелая бан, но там на Кладбище, куда нельзя ходить, она никогда не была. А Кот бывал.
Смотрят: страшно на Кладбище. Все гамты поднялись, беспокоятся, стоят у ограды, руками трогают. Шутовка было завизжала, но Кот сказал, что гамтов боятся только хлюпики, и для них сейчас не сезон, так что пусть лезет быстрее.
Но это он для солидности сказал: до этого он пару раз забирался на Кладбище, и такого не было. А марджинов он никогда не видел, только сказки слышал.
Шли они, шли, нашумели – Котёнок-то учёный, а у Шутовки пуговки с бубенцами, про которые она забыла. Гамты бросились за ними в погоню. Они – ну бежать! Бегут по Кладбищу, свернули в какие-то кусты, тут Кот обо что-то и споткнулся. Смотрит – большой кувшин. А из него женский голос: “Ну-ка стой, Кошкин выкормыш!”
“Ла, бан, – взмолился он, – отпусти, не выдавай!” Из кувшина отвечают: “Жить хочешь? Слушай быстрее и запоминай! Возьми своих, иди на клин Позора, который когда-то Крысолов купил. Там отыщи старую могильную плиту. Он для того купил, чтобы дразниться. И чтобы она никому не досталась. За неё придётся и подраться, и голову поломать. А больше всего понадобится вам удача. Добудете – высеките на ней эпитафию, да так, чтобы дарительница белых вод была довольна. Принесите сюда и поставьте, куда я скажу”. “А зачем?” – “Затем, микаср, что если не сделаешь, через неделю тут все перемрут, Великая Мерзость карнавалом покажется”.
Тут один гамт их засек, они как дали стрекача, только пятки сверкали. Но добежали до Бен, и он гамтов успокоил, а их отругал и благословил. Так они и вышли.
Недолго думали Бес с Коломбиной, а потом решили сказать все как есть своим старшим. Наказание наказанием, но если бан из кувшина права, то времени совсем не осталось. Котёнок сбился, но у Шутовки была отличная память, она всё точно рассказала.
Снарядили люди поход до дальнего края клина Позора. Повезло им: “Коты” были сильны в разведке, а “Шуты” – богаты удачей. Без того или другого все бы там в Черепе и полегли, плиту эту отковыривая. А так – только половина. Половина уцелела, в том числе и Котёнок с Шутовкой. Они тоже ходили (им сказали: хотите быть как взрослые – рискуйте как взрослые, испытайте удачу).
Принесли камень, очистили, отскребли хорошенько. Из “Шутов” тогдашний комико был хорош в сложении стихов. Шеф “Кота” узнал, конечно, Хат, взволновался и приказал их прорицателю понять, что надо в эпитафии писать.
Написали такое:
“Амат, ты была нам великой отрадой, белая вода.
Мы любим тебя и уповаем на тебя.
Просим, обрати свой взор сюда!
Вот истина, белая вода!
А на мне ничего быть не может, кроме истины, амат”.
И водрузили на Кладбище – там, куда показала Хат. Еле успели: марджины уже наружу попёрли.
С тех пор велено чтить “Кота” и “Костяных шутов”, а потом они ещё и побратались, и стал “Кот” “Котом и Шутом”.