8.3. О Плакальщицах
На закате к Костям подошла странная группа людей — с гружеными телегами.
Все привычно подумали, что те идут к Кладбищу, хоронить кого, кликнули Воронов. Но отряд прошел до ринка, и там-то я смогла их рассмотреть. Почти все это были женщины, и почти все — очень, очень красивые. Может быть, я так подумала оттого, что они были в чистых, красиво вышитых одеждах. По виду сразу было понятно, что они теллкуррские. А еще они мне сразу почему-то глянулись, хоть и сихи, поэтому я подошла поближе.
В телегах гамтов не было, зато было много скарба. И еще я сразу уловила запах хлеба… Во рту, понятно, тут же стало мокро от слюны: хороший хлеб я легко отличу, а это был хороший хлеб. Из доброй муки и даже с травами…
Конелы, было, туда ломанулись, но одна из женщин пошла к ним — и что-то сказала, жаль, я не слышала. И еще, кажется, деньгу дала. И конелы от нее, о чудо, отстали.
Женщины говорили очень размеренно, и тут стало ясно, что не очень-то они красивые. Дисой какой-то от них веяло — и решимостью. Воронам они представились Плакальщицами, и сказали, что пришли сюда по зову женщины по имени Мокошь, которую они почитают как богиню. И тут-то и стало ясно: они сюда переселяться пришли!
Эта новость быстро обежала весь квартал.
Эти бан были не промах, и хоть и вели себя странновато, но вежеству обучены. Главные у них не мужики, а женщины (тогда я и поняла, почему они мне понравились!)
А еще они раздали хлеб детям. Меня тоже одна за ребенка приняла и в руку сунула лепешку. Ну как тут устоишь? Я половину съела сразу, а половину утерпела, отнесла клану и матриарху. Та велела не есть. Ладно, если шевот, а если у них так алам принято наводить?..
Стыдно было, но живот был мне благодарен. А на сытый желудок и помирать не страшно.
***
Сегодня ринк только о Плакальщицах и говорит.
Вчера-то было не очень понятно, но мужики у них тоже есть. Несколько из них уже начали обустраиваться всерьез: поднимали провалившиеся стропила. Женщины тоже помогали, и я смогла их разглядеть получше.
Одежды у них все вышитые или затканные узорами, смотрятся очень дорого — а они в таких работают! У нас тут гарью до сих пор пасет, и пепел все еще легко влетает в любые щели и оседает на всем, а они, смотри ты, не надели ничего попроще, ну какие фали!..
О том, зачем они здесь, рассказывали всем, кто спрашивал. У меня загривок похолодел от их слов: они пришли сюда, потому что их богиня, Мокошь-Паучиха, велела сюда идти, ко великому злу, и перепрясть его в нитки, а из тех ниток соткать что-то хорошее. Я по-другому на их рубахи взглянула. Все они, что, получается, из лахаха что ли?..
Фу, вот это мерзость они на себе таскают!
А потом подумала: ну чего, у всех язык есть, вот и у них есть, мало ли, что рачут!
***
С Воронами у Плакальщиц как-то все не гладко выходит. Сегодня те к омаре сунулись, прямо, без разбору, вошли на Кладбище и давай ходить везде. Там уже и Стража Костяная подбежала, и наша матриарх тоже — вроде, удалось им что-то втолковать, что не принято у нас так.
А одна бан из Плакальщиц зыркнула своими глазами — и я тут не вру, у нее в глазах вдруг отразилось множество мелких глаз, паучьих, ей-ей! — и говорит: не видишь, мол, Мару, что ли, глаза тебе застит, течет у вас тут отовсюду, скоро все черной водой покроет, тогда вовек не отмыться-не отплакаться, а потом на матриарха глянула и говорит так:
— Даже Солнце такой чернотой заляпать можно, нешто не поняла?
Матриарх помолчала, потом сказала Воронам и Стражам, что, мол, не случится лахаха, если с ними кто обойдет Кладбище, а там и посмотрим, что еще скажут.
И пошла с их яфанди, о чем-то переговариваясь.
Потом нам сказала, что еще говорить будет с Плакальщицами, а мы чтобы покуда мисры от них не брали. Но и не хаяли пока. Авось, это кисерат.
***
Сегодня Плакальщица пришла к нам, и мне доверили записать их разговор с матриархом. Поэтому я записываю все, что велено.
Плакальщицу зовут Весняна, выглядит она лицом молодо, но сама говорит, что внучка ее вошла в возраст. Руки у нее постоянно будто что-то перебирают, и говорит она скупо, будто прислушиваясь все время к чему-то, что внутри. Я видала такой взгляд и такую внимательность у женщин, что носят дитя, но по виду этой бан не скажешь, чтобы она была в тягости: худая она и несколько сухого телосложения, да и рубаха тонкого полотна, просвечивают острые кости ребер.
Сперва они говорили о том, о чем писать не велено.
Потом матриарх спросила Весняну о том, как же они думают поступать с тем, что называют злом. Весняна поправила ее, мол, не мы так называем, а Мокошь так рекла, и ее речение — закон, а еще, что ей ведомо, что зло в Костях не удержали, оттого много дурного теперь будет. А чтобы не случилось и того хуже, будут они зло это перепрядать.
— Мать-Мокошь научила нас: зло — как черная вода. Если её не выпить, она разольётся и отравит землю. Мы пьём, перевариваем, а потом получившееся — нитями выплевываем. Какие красим потом — костяникой, кровью, ольхой, багульником, вайдой, полынью, крапивой…
Перечисляла она с особой дотошностью, но матриарх остановила ее:
— Но если зло велико, оно убьёт вас.
— Так и есть. Но лучше умереть, держа его в себе, чем позволить ему вырваться. Чем разлить вокруг себя безумие и страх, разве не согласилась бы ты сама себя прозакласть, а клан свой спасти?..
Матриарх сощурилась:
— А разве нет иного способа? Например, как мы делаем с мёртвыми — закон
у нас, и мера во всем, и землю ту от этой мы огородили.
Весняна чуть прикрыла глаза и снова принялась двигать пальцами так, будто скручивает нить.
— Успокаиваете, упокаиваете, думаете, огородились… Но зло и поныне тут. То, что под Костями, не мёртво — оно растёт. Его нельзя просто оставить там лежать, упокоенным. Рано или поздно оно снова пробудится от своей дремоты, и снова потечет из любой щели, и рано или поздно покроет весь мир. И тогда случится конец.
Матриарх на это сказала то, что мы обычно сихи не рассказываем, франааз
в таком нужен:
— Солнцу тоже должно умирать, чтобы рождаться заново… Но его воскрешают
снова и снова. И от этого оно страдает. Может, и то, что твоя богиня
злом нарекла — оно такое же?
Плакальщица сказала так, я записала дословно, но никто ее не понял, а она отказалась яснее сказать:
— Мокошь тут, среди вас, за вас плачет, проклинает, а вы все ее чужой кличите.
Потом добавила:
— Мы не можем ждать, что оно само исчезнет. Богиня велела: «Перепряди его», я слышала и сделаю так, как она велит.
Матриарх спросила у нее, бывает ли так, что бог ошибается. Может, богиня и вовсе безумна? Но Весняна, кажется, не посчитала такое святотатством. Сказала, что смерти не страшится, а если не будет делать так, как богиня велит, то всё умрет, это ей ясно так же, как сколько нитей в узор класть.
Они еще много говорили о том, как именно Плакальщицы зло в себе сдерживают. Но тут франааз, мне велели записать только общее: что мужчины для такого не годятся, потому что горячие, и удержать не смогут, в пепел сожгут, не их это — прясть. Что держать в себе зло — это значит, сделаться для него самой оградой. Мол, если колдуну отрядному силища бьет в голову и он отряд калечит, так стань для него той стенкой, по которой силища будет бить. Так и скажи — по мне бей, приму, что предложишь. А наружу уже выпускать то, что спряла: слова ли, которыми приласкаешь такого несчастного, песню, что в сердце родится, дитя, которое зачнешь — всякое тут годно, но только то, что угодно богине их и сердцу женскому.
Я не утерпела и тоже спросила (а матриарх потом меня ругала, но и похвалила, мол, фроганах, а все равно же спросить было надо):
— Что же, терепеть значит, что ли, все? Побои эти магические, или издевательства какие, хулу напрасную?
Плакальщица сказала, что я очень юная, поэтому не понимаю, но, может, со временем и пойму. Гнев тоже женскому сердцу угоден, и богине угоден. И война — на пороге собственного дома, для защиты тех, кто за спиной. И смерть лютая. Но когда я пойму, что именно угодно — тогда, глядишь, и смогу спрясти что-то. А пока только слова из меня выплескиваются, и границы им нет, и потому стена я никому.
Еще говорили, долго, но не велено записывать.
Когда Весняна ушла, матриарх сказала Плакальщиц не сторониться, но и о богине их не говорить с ними. Мало нас слишком, и не можем мы жертвовать больше никем из клана. Наши заботы — о живых.
Безумны Плакальщицы, потому что живому любо жить, а не класть свою жизнь на алтарь, даже и богини. А любое безумие — нарушение порядка, и негоже нам поддерживать безумие, пусть женщины они и сильные, и верность их велика и стоит почтения.