8.2. О Шутах и Тёрке

В Великую Мерзость, говорят, в таверне Кота закрепились Котята. Воевали там за независимость от других республик. Потом детей оттуда выкурили презренные Коннелли, оккупанты из Роз. А потом всех вырезал Хромой. Говорят, на барной стойке остался след от его укуса. На пол-ладони зубья чудища вошли, так-то.

Но всё по порядку. На самом деле, не так всё было и не сразу.

Ещё при коналах таверну восстановили. Еду подавали вкусную, но про даянь забыли. Сидели там обычные наши карлы, из Костей. Но коналы туда любили захаживать. Ведь Кот тогдашний, он никого не травил. Это потому что Кошка давным-давно велела эти вещи не путать: если враг пришёл, то накормить от пуза, а резать только за порогом.

А надо сказать, что коналы со временем совсем распоясались. Резали людей почём зря. Они как рассудили: Мерзость надо кормить? Надо! Сколько надо кидать? Ну, как в Децимацию накидали, столько и будем. А это, надо сказать, ну, много!

Ходят, дома потрошат, с ринка людей берут. Но дают откупиться: кто заплатит, не возьмут. Не заплатят – возьмут двоих. Детишек забирали охотнее всего. Швыряли в Мерзость. Невдомёк, что она детей не ест особо, но им-то что!

Ринк зверел. Ковали оружие втихаря. Но между собой тоже все рассорились, коналы так подстроили. Вот-вот началась бы война между собой, а такого дела у нас в Костях никогда не было.

И тут снаружи пришёл отряд, такие расписные, раскрашенные. Среди них главный был Маэстро. Слово-то какое, диса! Ну да ладно.

Пришёл такой, в ту самую таверну. Взлез на стол. И примерно такое всем сказал: дурни вы все, всем повелевает Удача. Только её слушать и надо. Потому если в жертву кого надо отдать, пусть жребий решит. Или кто на смертное дело идёт, коналов резать, – тоже пусть. Удача – тётка тёртая, плохого не посоветует. Нечего друг другу глотки рвать, Удачу послушаем, она всё зарешает.

В общем, идея-то такая, вроде и на поверхности. Но только он так всё здорово повернул, что все послушались. Перестали спорить. С тех пор терпил на Тёрке катаем. А потом и коналов отымели. Но не мы, конечно, а Хромой.