3.1. Марш

Когда всё произошло, мы не поняли, сколь велико на самом деле сокровище, которым нас одарили. Ничто не умирало. Вообще. Первым понял Лотос, наблюдающий за растениями: плод не падал, и новый цветок распускался там же, пытаясь толкнуть тяжеловесный дар прошлого сезона. Мясное и рыбное стало неудобоваримым – животное не подыхало даже при приготовлении.

Сильнее всех взволновался Шакал. Ша тоже был не в восторге, но он всё мерил категориями зла и добра, а отнести к тому или другому пропажу смерти он не мог.

Шакал просил – умолял, пресмыкался, а ведь он был из рода царей! – бросить всё, что у нас есть, на захват Марша. И сделать это как можно быстрее.

Сокол был ещё не так близок

Трудно вспоминать

Он послушал Шакала

Мы отправились в Марш, не медля и почти не готовясь. Необычно для нас, но Шакал настоял.

Когда мы отправлялись в Марш, мы считали, что увидим там мёртвые хоромы, и вообще не думали об этом месте как об источнике соблазна.

О, как далека реальность была от ожиданий!

Издалека, конечно, гробницы Марша были великолепны. Массив камня покоился то на шарике, то на пере, то на листе. В знак победы эфемерного над значительным.

Это был полузасыпанный комплекс, где изумительный замысел архитектора, к несчастью, столкнулся со стеной песка.

Странно было, что те же люди, которые замыслили эту невероятную красоту, ползли за нами на брюхе, на сложенных ногах, как скорпионы, и пытались нас пожрать.

Марш – это вызов всему, что делает человека человеком.

Эти люди в лентах, что сидят на кольях у входа в долину. Они дрыгаются. Я слышал, что людей там сажали на кол. Вообще, бинтователи Марша верили, что человек может пережить смерть, если ему сделать настолько плохо, что он перескочит за эту границу, не заметив её. Всё, что мы видели, подтверждали истинность этого утверждения. Конечно, до определённой степени.

В общем, они были там. Высохшие, подвижные, обёрнутые бинтами и накрашенные поверх них, как певички. На них были обычные для местной древности сине-зелёные перья ракши, перемежающиеся с павлиньими и фазаньими, медные спирали и бирюзовые бусы. Они дёргались. Не как обычные вздрагивающие люди, а как те, кого непреодолимой силой вынуждают вести себя прилично, но когда воля господина ослабляет свою хватку, они приходят в движение: дрыгаются, как куклы, и кричат, как раздавленные собаки, их рты перекашивает в одну сторону, а другая повисает, хлопоча. В общем, смотреть на это страшно. Некоторые из трупов жевали фольгу: тогда было принято красить свои зубы для здоровья в цвета металла, и скелеты исправно ею хрустели.

Некоторые были аскетами – и после смерти продолжали умерщвлять плоть. Сжимали в одной руке отрезанный уд, покрытый порошковой позолотой, а в другой – отрезанный язык, натёртый кармином.

Ша сказал, что увидел, как этот труп сосёт комар, и брюшко наливается багровым. С тех пор я стал их сторониться.

На Льва напала забинтованная женщина и вынудила с ней совокупиться. Мы его на всякий случай заперли. Не знаем, что несут в себе такие женщины.

Шакал уверенно вёл нас в катакомбы. Он точно был местным. На это указывало то, что все местные обитатели в первую очередь стремились убить его, как можно скорее и ужаснее. На каком-то из бессчётных поворотов лабиринта, в котором он ориентировался по памяти и по заунывной песенке, которую напевал себе под нос, он свернул в сырой, покрытый масляной копотью закуток и забрал из ниши какие-то мелочи. Я подглядел: это были укутанные в заплесневелый пух мумии воробья и жабы. Небось, его детские друзья.

Кобра, мать Шакала, расхваливала на все лады того чудовищного стража гробниц Марша, от которого она зачала нашего брата. Мол, был он втрое крупнее человека, фиолетового цвета, ибо таков цвет молнии, и крепок и хрупок, как кремень. При этом красноречив и наполнен пламенем достаточно, чтобы она отдала себя ему.

Кобра пробно отдалась одному из местных стражей и огорчённо заключила, что толку нет.

Проход через катакомбы вёл к комплексу архивов Марша. Древняя и Новая библиотека, дом Гнёзд, куда помещались папирусы, и дом Плит, где хранились записи на глине и камне. Пинакотека Небетхет – точнее, то, что от неё осталось. Дом Голосов, где, как подтвердил Шакал, сидят по кувшинам живые источники памяти – мумифицированные библиотекари. Ради этого и нужно было бы захватывать Марш. Но мы шли за другим.

Сокол тем временем добрался до того самого изваяния. Или здания? Оно огромно и имеет в своей основе загадку. Здесь на нас нападали некрупные и слабые существа, мёртвые рабы и животные. Мы разрубали их без зазрения совести, чтоб они не очень нам мешали.

Шакал сказал, что внутрь пусть войдёт только Сокол и там сражается. Священное испытание предстоит только одному, так что разумно, если туда пойдёт главный. Испытаний будет три, самое сложное – страхом, и нужно не повредиться в уме. Если испытания будут пройдены, то то, за чем мы пришли, можно будет взять. Шакал велел Соколу проглотить так много этого, как он сможет, и выносить только то, что не может принять его тело. Нужно брать из ларя, но не из жаровни. Но из ларя можно взять хоть всё, что там накопилось, а там должно быть много.

Мы ждали его три дня. За это время мы перебили стражу нескольких книгохранилищ, и Бен поставил там прочную защиту от местной нежити. Библиотека Марша – одно из величайших сокровищ южного материка, и там есть ответы на все вопросы. До того, как всё произошло, мы планировали захват Марша, но никогда бы не подумали, что возьмём его походя, явившись туда совершенно по другому делу.

Потом появилась женщина — та, с которой совокупился Лев, — она была жива-живехонька. У нее отросли глаза, кожа расправилась, как сухой лист в воде. Она пала пред нами ниц и возвестила, что из мертвых ее вернуло волшебное семя Льва. Тут всем стало совсем жутко, а Ша вообще убежал. И все поняли, что Шакал не зря придавал происходящему такую серьёзность.

Когда солнце взошло в третий раз, Сокол вышел. Он ничего не сказал, кроме того, что было очень страшно. От него пахло тем, что он вынес: больше такого запаха нигде нет, и я не знаю, чем это было до того, как оно сгорело и обратилось в этот пепел. Но Шакал сказал, что Смерть на это придёт – возможно, этого хватит, чтобы пляска продолжилась.

И действительно, люди вокруг стали снова умирать. Первой умершей была Лел, дочь Бен – порошок, добытый в Марше, позволил ей погибнуть до того, как она была проглочена своим отцом. Шакал удовлетворённо вздохнул и начал новую Книгу мёртвых.