4. Письмо Белтешазара жене
Письмо мага Белтешазара жене его, Мирине Паукевне
Свет моих очей и окон дома моего, Мирина!
Вот уже несколько месяцев мы в разлуке. Погруженный в поиски нелегкие и думы тяжелые, вечерами греюсь как придется, да тебя вспоминаю. Любую женщину увидев, или прочитав об оной — тебя вспоминаю. Исторические изыскания мои раз за разом твердят мне, сколь велико может быть как благое влияние, так и губительные силы, от жен к мужам и обратно исходящие.
Читал я давеча очередной трактат о происхождении магии в нашем мире. Его автор выступал за точку зрения, что особо люба мне и кажется единственно правдивой: магия была не всегда и пришла в него извне. Мысль, что существует больше миров, чем наш, кажется непостижимой маленьким разумам маленьких людей, но для таких как мы это не более удивительно, чем небесные киты, блуждающие менгиры или божества древности, спящие в своих усыпальницах, но не покинувшие эту землю навсегда.
Магия была необходимым в тот момент оружием — мечом, способным поражать не только людей, но и, думается мне, цели иные, ибо ее дар или проклятье способны на куда большее. Те, кто привлекли ее, не скупились на кровь, не знали страха и не гнушались ничем. То были времена таких свершений, которые сквозь тысячелетия кажутся сказками, сложенными кем-то с неуемной фантазией.
А коли есть меч, то должен быть и воин, что его держит. Так появилась необходимость в средоточии величайшей магии, великом волшебнике; немудрено, что у кого великая сила в руках, тот и властвует над всем. Дабы быть залогом того, что он послужит благу людей, хоть сам не человек, того, что он сохранит связь с людьми невзирая на ужасы войны, воину надобна спутница и жена — якорь, обременяющий, сковывающей его любовью и служением ему.
Но кто же знал, что магия может быть заразна, как дурная болезнь? И летя сквозь века эта история, раз изменившись, ни разу не делает ни одного движения вспять.
Такова она, сила женщин и их выборов.
На дворе нынче жарко так, что спят все с открытыми окнами, и муж твой не исключение. Жара порождает зловоние на улицах; от курильниц с терпкими травами еще жарче, но хотя бы гнилостные запахи отступают.
Сливы в этом году тут уродились на славу; так вкусны, что люди разум теряют. Мне лично пришлось для острастки вспучить и разорвать животы трем воришкам, чтобы неповадно было грабить едущие в мои покои корзины. Жду не дождусь дня, когда смогу предложить тебе этих слив, любезная моя.