11. Дневники о Цикле
Дневники о Цикле
Однажды, надеюсь, эти строки прочтут. На то, что нас поймут, надежды мало. Пожалуй, это небывалая роскошь — самим записывать свою вину.
***
Сейчас уже ясно, что Маг не желает и не будет играть уготованную ему роль. Сила была к нему внимательна, лилась щедро расплавленной медью, — и кувшин раскололся. Спутница сама оказалась заражена болезнью, за которой была призвана бдить. Да, Сияние окончит все, как и было задумано, только вот смысла в этом больше нет. Если наши предки, отцы и мы сами не преуспели — закончится действительно всё.
То, от чего мы так долго бежали, наступит.
Безмолвие.
***
Перебираю старые летописи.
Когда они оторвали взгляд от самих себя, затем от Отца, затем от земли, от всякого близкого и осязаемого — они узрели огонь в небесах. Так они поняли, что у историй бывает конец. Что наступит время, когда затихнет скрип стилуса, рассказ умолкнет, и останется только тишина. Жар Косматого оплавлял всё, растворял все вещи, все имена, которые они вещам давали.
Не было в мире никого и ничего, способного с ним совладать.
Значит следовало искать вовне, за границей известных слов.
***
Они пришли к Отцу, как встарь, и, как встарь, просили его на Едином языке, который он сам им вверил. Кому, как не ему, ведомы и все прочие языки — существующие и несуществующие? Кто, как не он, способен заглянуть за пределы сущего, что они описали словами?
И, как встарь, Отец был к ним щедр. Они выточили дверь, или окно, или зияющую рану, через которые вошли один за другим двое приглашенных — сухое и водянистое, шершавое и гладкое, соленое и горькое, пестрое и сияющее белым.
Первый гость ворвался вихрем, и оставил отметины на Отце. Второй влился вкрадчиво и осторожно.
На первого гостя возлагали великую надежду — убить Косматого, дабы навек отвратить от себя и всего нареченного угрозу. На второго возлагали долг закончить бытие первого, когда он преуспеет.
Двое, враги друг другу, избрали себе людей, и поселились в них, — Одаренных, — и стали приумножаться.
Те, кто замыслили все это и открыли дверь, избрали из себя человека, вооруженного лишь могучим словом, дабы он стал скромным спутником наиболее одаренному из Одаренных, направлял его, взращивал, точно росток в саду, дабы то, что до́лжно, было им исполнено.
***
Столкновение сил привело к небывалому прежде расцвету цивилизации, породив десять тысяч вещей. Человек был плодовитой почвой для сил, и всё, проходящее сквозь него, обретало форму и смысл.
Заговорщики ликовали, ожидая появления и восхождения трех детей их замысла.
Прошли сотни лет — и вот мы свидетельствуем их и свое поражение.
Нет стыда в этом признаться.
Но стыдно было бы остановиться.
***
Отец молчал уже много лет. Люди брали от него немало, и это сказалось на старике.
Некого было молить о спасении. Но спасение было не нужно — мы уже сделали лучшее, что могли.
Не у кого было спросить совета. Но совет был не нужен — мы все замыслили сами.
Не у кого было просить дозволения. Но в холодном отчаянии мы презрели всякое право и взяли от Отца силой.
Взяли все, что от него осталось, расчленив на инструмент и основу.
Я не смел бы и мечтать о том, чтобы на своем веку прикоснуться к такой материи, такой основе для письма. Горький повод! Мы писали долго, очерчивая все наблюдаемое пространство — от великой горы до травинки, — и все наблюдаемое с поворотного момента время — две тысячи лет. Такой летописи прежде не видывал мир. Сила ее была подобна свиткам из легенд наших предков, в которых слово воплощалось в реальность без всякого сопротивления.
Мы не хотели, чтобы она стала последней.
Потому — по нашей воле и росчерку пера — слово закусило свой хвост.
***
Нет ощущения, будто что-то изменилось. Только если пристально, неустанно следить за звездным небом и самим Косматым, можно усомниться… Мы не станем смотреть и не позволим другим.
Две тысячи лет. Достаточно, чтобы возникли новые цивилизации, и новые дети замысла. Достаточно, чтобы испытать Первую Летопись и понять, что исправить.
Если наши предки, отцы и мы сами не преуспели — быть может, преуспеют наши потомки.
День первый от Замыкания Цикла