6 Фрагмент из летописи первая казнь
И вот мы стояли перед человеком, который знал наши привычки, наши речи, наши слабости. И который сдал нас за мешок серебра. Это был не враг. Не чужак с улицы, не подосланный лазутчик. Это был один из нас. Он ел с нами из одного котла, шёл в бой рядом, лечил раны и шутил у костра. Мы прошли с ним не один переход. И теперь он стоял связанным, и смотрел на нас, не отводя глаз. Не просил пощады. Не оправдывался. Ждал.
Первым заговорил Богдан. Он всегда был первым, когда дело касается справедливости.
— Обсуждать тут нечего. За такое только смерть. Мы не семья. Мы — боевой порядок. Если звено сгнило, порвется вся цепь. Я не желаю ему смерти из ненависти. Он сам сделал свой выбор, а это лишь его последствия. Мы не пехота под знамёнами. Мы — Отряд. Нас держит только вера друг в друга. Без неё мы просто… наёмники.
Птицеед, как всегда, была милосердней. Она помнила, как он спасал жизнь и ей, и другим.
— Если мы его сейчас просто зарубим, что это будет? Месть? Кара? Или страх, что кто-то ещё пойдёт тем же путём? Я не за то, чтобы его простить. Но мы должны признать, что он был одним из нас. И остается одним из нас!
Сестра сказала:
— Только оступился — и сразу смерть? Может, изгнание? Пусть уйдёт. Без меча. Без имени. Мы забудем его, а он забудет нас.
Я не могла простить, но и казнить не хотела. Я поддерживала Сестру.
Шторм говорил глухо, через силу:
— Вина — доказана. Мотив — ясен. Вред — нанесён. Вопрос — зачем ещё говорить?
Эрин сорвался с места:
— Потому что он — наш. Был. До вчерашнего дня. Мы должны понимать,
почему он это сделал. Чтобы не допустить, чтобы кто-то ещё пошёл той же
дорогой. Может, он думал, что мы не справимся. Что ему нужно что-то
большее. Я не защищаю его. Но мы обязаны быть честными. И с ним, и с
собой. Если убивать — то не из злости. А потому что так надо.
Мой брат ответил:
- Если мы не накажем, это будет знак для всех. Что мы прощаем такое. Что можно продаться и надеяться на прощение. Нет. Мы должны быть тверды. Я — за казнь.
Мы спорили всю ночь.
На рассвете Шторм сделал свое дело. Мы ушли оттуда, и никто не сказал ни слова до самого вечера.