Стряпчий

СТРЯПЧИЙ

Он родился среди народа, что вышел на морские просторы, чтобы основать первую Империю, что раскинулась по обоим берегам Моря Мук. Древний народ, что строил Великие города, постигал высокое колдовство и шел на битвы под знаменами Богов еще в эпоху, когда народы Севера не знали ни письмен, ни бронзы.

Империя, построенная зловещим Маликертом, ушла в бездну, но ючителле не исчезли. Они рассыпались по континентам, превратив свою былую власть в золото и влияние. Теперь они не повелевали — торговались. Не командовали — убеждали. Не объявляли войн — покупали нужных врагов. Их уважали. Их боялись. Их ненавидели. Их ждали. Их выгоняли — а потом умоляли вернуться. Потому что деньги шли за ючителле, и с ними — все, кто хотел власти.

Тьма Алмаза

Этот город не был столицей Империи – лишь одним из шести великих Самоцветов ючителле. Он был зеркалом, где отражалась суть закона: холодного, безжалостного и вечного.

Алмаз стоял на берегах гладких каналов, выточенный будто из куска белого камня, ослепительно сияющий под небом. Его улицы были прямы, как кости мертвеца. Башни тянулись в небо, а мосты щедро украшались барельефами законников, праведников и палачей — иногда это были одни и те же фигуры.

Но под белизной хранилась жила чернильной тьмы.

В этом городе правду не говорили — ее выдаивали, как яд из змеиного клыка. Здесь учились шептать под сводами и доносить так изящно, будто исповедуешься. Здесь охраняли тайны как драгоценности, и тот, кто не умел молчать, быстро превращался в предмет обсуждения… пока его не смололи в пыль под стражей бумаги и печати.

Тайная полиция — невидимая, но вездесущая — приходила по ночам. Семьи исчезали без следа, и стены домов в те дни казались тоньше шелка, а разговор — опаснее заклинания.

Род Стряпчего, Хад’Асир, был стар и умен. Они знали, где заканчиваются слова и начинается проклятие. Хранили архивы, писали протоколы, выносили заключения, которые становились приговорами, даже если никто не осмеливался их зачитывать вслух. Но однажды чаша переполнилась. Алмаз слишком полюбил свои цепи. И стал бояться даже тех, кто их ковал.

Хад’Асир бежали. Тихо. Без скандалов. Без следов. Не потому, что были трусами — но потому, что знали: если остаться, их запишут во враги и сделают это так законно, что не ты и сам поверишь в это.

Они скрылись — и уже потом услышали, что Властелин сжег Алмаз дотла.
Башни рухнули, каналы наполнились мертвыми, белый камень почернел.
Закон умер, не сказав последнего слова.

Трубы

Труба старше своих врагов и моложе собственных легенд.
Ее построили более трех тысяч лет назад на ветреном перешейке между южными склонами и капризным морем. С тех пор она почти всегда была республикой, и власть в ней вечно меняла маски: то Сенат, то Совет, то Народная Воля — но никогда не корона. Труба не любила хозяев. И ни один хозяин не любил Трубу.

Говорили, в древние времена Кер — бог ремесла, упрямства и щедрости — прятал в этих землях свой котел, и потому Труба родилась богатой. Золото стекалось к ее причалам, как вода в бойницу, и вино здесь хранилось лучше, чем кровь.
Но всякая слава становится тенью.

Старики помнят: смерть пришла в Трубу как магическая дуэль за 18 лет до восшествия Властелина. Он заманил в город Мастера — древнего мага, который держал своей волей полгорода в рабском послушании. Сражение их было эпическим, но для города оно стало катастрофой. Когда пал Мастер, многие обезумели, вырезали друг друга, как проснувшиеся от чар куклы. Потом сам Властелин, а с ним, по слухам, и Хромой, устроили резню среди выживших и переломали опоры вольной республики.

С тех пор Труба стала игрушкой в чьих-то руках: ее отдавали в кормление Взятым, как кость псу. Богатства ушли. Осталась только злоба. Госпожа, пришедшая позднее, вернула частичку свободы — но времена золотых эпох остались под слоями пепла и гнили.

Жители Трубы всегда считались заносчивыми и гордыми.

Торговцы-ючителле Самоцветных городов, которых в Трубе было большинство, почему-то здесь отбрасывали слащавое раболепие и смотрели прямо, чуть что огрызаясь. А форсы… Форсы никогда не были столь утонченны, чтобы научиться извлекать выгоду из самоуничижения. Не научились и в Трубе.

«Город лишних зубов», – так, недобро прищурясь, окрестил его Бран Бард, когда приезжал сюда. Сеял, как обычно, смуту. Говорит, обыватели так дерзко смотрят на королей, как будто у них в кармане по две горсти запасных зубов.

Но самое опасное в Трубе — море.

В годы Кометы, каждые тридцать семь лет, волна тянется к небу, как будто сама пытается сорвать с него ответ. Тогда вода встает стеной и смывает все, что посмело встать на ее пути. На Волноломе, нищем и зыбком предместье Трубы, гибнут целые поселения. И все же — люди возвращаются.

И вот в такой год Кометы, когда звезды дрожали, а волны выли, как воины в бреду, в Трубу направился Адар, предок Стряпчего. Он вел корабль из Берилла, где семья скрывалась в изгнании. Вез все, что осталось — золото, реликвии, бумаги, клятвы. И свою веру в кормчее ремесло.

Но море не приняло плату. Комета смеялась.

Корабль разбило. Все, кроме жизни, ушло под воду.

Он очнулся на берегу среди таких же, как он — потерянных, голодных, оборванных. Семья отреклась от него. Но он был из рода Хад’Асир. А это значило: когда у тебя нет ничего — ты берешь все.

Он украл еду, деньги, землю… А потом — сердце девушки. Причем не первой попавшейся, а девы из благородного дома Небес, златоруких ючителле из Граната. Ее отец, узнав об этом, велел ей исчезнуть — в том, что на ней надето. Она исчезла. Но когда родился внук – старик сдался. Дал деньги на новый корабль. И, быть может, даже благословение — хотя и без слов.

Море больше не смеялось над Адаром.

Огонь под котлом

Прошли века. Владычество вознеслось и пало, как все, что смеет взлететь слишком высоко. Но род Стряпчего выжил, как выживают только те, кто давно привык к удушливому дыму перемен. Семья вросла в Трубу — гордо, глубоко.

Члены дома Хад’Асир нередко заключали браки с местными форсами — то из выгоды, то ради влияния, а порой и просто потому, что Труба учила неожиданным союзам. Некоторые из рода становились сенаторами. Один или два возвысились до правителя республики.

Дедом Стряпчего был почтенный Ферид Хад’Асир**.** Он был избран правителем Трубы и все обещало ему обеспеченную и счастливую старость в окружении внуков. Он точно знал, и поведал внуку, что легенды о котле Кера не были пустыми сказками.

По древним заветам право управлять им получали правители Трубы и те, кто происходил из исчезнувшего рода Сверчка — хранителей Очага королей. Эти люди знали три вопроса, ответы на которые открывали Котел. Ответы были просты, но их нужно было сказать так, как будто знаешь их с рождения.

Род Сверчка к тому времени считался исчезнувшим, сгинувшим еще до Владычества. Его обвинили в поклонении Комете, что в Трубе было запрещено под страхом смерти. Обвинение подтвердилось. Виновных казнили. Дом в Небесах снесли и засеяли ячменем, архивы уничтожили. Но дед знал людей из этого рода. С некоторыми из них он даже вел дела, храня их тайну.

Но однажды — как всегда — тайна раскрылась. Может быть всплыли кое-какие финансовые дела, или не слишком светлые политические сделки. Но Ферида обвинили в укрывательстве преступников из Культа Кометы. Кто-то прошептал что-то не тем, кто должен был слышать. Друзей не стало. Карьера закончилась. Но почтенный господин Хад’Асир вовремя понял: бегство неизбежно. На этот раз семья не пошла морем — не доверилась волне. Он повел своих домочадцев в Лошадь, далеко на восток, через горы и чащи, туда, куда даже слухи добираются лишь по частям.

Лошадь

Стряпчий помнит деда. Гордого старика, что сиживал у камина с бокалом вина, слушая шум дождя по глиняной крыше. В один такой вечер он и рассказал ему о Котле Кера, и о «Гончей» — корабле-городе, об Очаге королей. Но внук тогда был еще слишком мал, слишком мал, чтобы понять смысл сказки. Но вопрос и ответы для Котла он запомнил.

Голос в Курганье

Колдовской дар проснулся в Стряпчем рано — не как свет, а как трещина в стекле. Он чувствовал чужое дыхание в неподвижном воздухе, слыхал сны умерших и мог зажечь свечу одним взглядом. Среди форсов, где магия считалась делом низким, почти позорным, это стало было почти клеймом. Но род имел какое-никакое состояние и его отослали в Университет Весла, в Форсберг, на Черный факультет, где учились те, кому дозволено касаться того, что другие боятся произносить.

Там он познакомился с юношей по прозвищу Шаблон. Тот держался дружелюбно и открыто, но часто заводил речь о несовершенстве мира. Он говорил, что даже самые искусные заклятия не способны исцелить разлом в самом основании жизни. Стряпчий сперва не слушал, но Шаблон был настойчив, как капля, точащая камень.

Однажды он пригласил его в Курганье, где его отец, Боманц, занимался раскопками древних усыпальниц. Стряпчий поехал — из любопытства, и, быть может, потому, что страсть Шаблона чем-то отзывалась в нем самом. Позже он узнал: Шаблон был воскресителем, а Боманц, в своей жажде знания, раскрыл Госпоже путь к Возвращению, открыв древние курганы, некогда запечатанные Белой Розой.

Вести настигли его в Весле. На каникулах Стряпчий должен был вернуться в Лошадь, в свой дом, к матери, отцу и маленькой сестре, которой было всего три. Он уже собирался в дорогу, когда в последний миг что-то задержало его. Случайный разговор, забытая книга — сам он потом не мог вспомнить, что именно. Но он опоздал…

Свадебный овраг

Красное Солнце, взявшийся как будто из ниоткуда могучий колдун, подошел к Лошади с малым числом спутников. Потом люди не могли вспомнить, как он выглядел, но то, что он оставил после себя – запомнили надолго.

Его малочисленные родичи и войско встали у стен города, и он послал послание Орловичам, знатному роду телллекуре. Красное Солнце требовал руки княжны Рогнеды, прозванной Пернатой Змеей.

Рогнеда была гордой красавицей, разумной и бесстрашной, правнучкой тех, кто некогда вел теллекурре через снег и кровь. Ее избранником был княжич из рода Кичиги, сына Волка. Но Красное Солнце назвался наследником своего рода Кичига и вызвал Света, сына Волка на бой за руку девушки.

Княжна была согласна принять у себя загадочного жениха и убедиться в подлинности его слов, выпив с ним мед и преломив хлеб. То после некоторых колебаний согласился и три ночи пировал в чертогах Рогнеды. Но на третью ночь – получил отказ. Красиво, ясно, по древнему обычаю, в словах, за которыми пряталось отвращение: “Не хочу разуть робичича”.

В ярости он ушел. Ушел, чтобы вернуться под стены, когда Рогнеду уже собирались везти к Свету. То, что случилось после, вошло в историю как Свадьба в Овраге.

Орловичей вырезали всех до одного. Уцелевших, раненых, и даже мертвых — всех свалили в кучу, на тела постелили доски, на доски — ковры и шелка. Там, на живом полу из стонов и крови, он устроил пир и свою свадьбу с Рогнедой. Сначала сам овладел ею на глазах у всех, потом велел сделать то же своим воинам. А потом, когда она стала безмолвной, приказал отдать ее коню, чтобы тот “стал ее последним мужем”.

Овраг, где все это случилось, с тех пор зовется Свадебным. Говорят, в ночной буре там слышны крики Рогнеды. И ветер в том месте всегда встречный.

Когда Стряпчий вернулся, все уже было кончено.

Он сам вырыл четыре могилы — отцу, матери, сестре и той, кого любил. Говорят, он причитал над ними, как младенец, лепетал детские слова и не ел три дня. На могиле он дал клятву мести. С этого дня в нем что-то треснуло. Он бросил последнюю горсть на могилы и пошел прочь от города. И начал учиться другому колдовству — тому, которое не преподают в Весле, и не одобряют даже на Черном факультете.

Примечание: Асир, сын Ферида – отец. Мира – мать. Ясина – сестра.

Путь мести

Он искал виновника. Того, кто предал, кто сжег, кто погубил любимых и оставил его одного, живого, с выжженной пустотой внутри. Но так и не узнал наверняка. Он был уверен, что это был Взятый, вырвавшийся из кургана из-за Шаблона и его проклятого отца. Но круг подозреваемых свелся к четырем именам: Крадущийся в Ночи и Луногрыз — потому что о них не говорили вовсе, будто бы они и не вышли из курганов; Меняющий Облик — потому что мог предстать кем угодно; Безликий – ибо его лицо не мог описать никто, как и лицо Красного Солнца.

Одержимый поиском, он добрался до города Розы, до таверны «Доза», где впервые встретил того, кто действительно принадлежал к Восстанию. Его звали Мотылек — куратор, провожатый, тихий на словах, но опасный по сути. Их сблизила месть. Он согласился работать на Восстание, внедриться в отряды Империи и собирать сведения. Миссия совпадала с его жаждой расплаты — и потому казалась благословением.

Он нашел лагерь одного из Взятых, но не смог подступиться напрямую. Вместо этого вошел в другой отряд — на правах стряпчего, повара, незаметного, безоружного. Он варил похлебки, пек лепешки и ждал. Ждал случая отравить, перерезать горло, сжечь в палатке — но возможность не являлась.

Он связался с куратором и они вместе составили план: переманить весь отряд на сторону Восстания. Возможно, ради этого пришлось предать тех, кто называл его другом, но что с того. Он знал, что ведет их в ловушку. Более того, он сам ее устроил.

Теперь он стоит на пороге Круга Восемнадцати — высшего совета восставших. Его магия стала могучей, но с каждым кругом, с каждой новой формулой росло его Безумие. Оно не мешало — оно становилось частью силы. Саркастичный, временами пугающе веселый, он превратился в насмешника со скальпелем. Искаженное милосердие: вот как он называл то, что делал.

Он пришел к убеждению, что истинное знание — особенно знание о врагах, их слабостях, устройствах магии и боли — можно сохранить только при помощи насилия. Его «отчеты» записывались на коже, «архивы» писались костями, чернилами была кровь. Он не считал это жестокостью. Он считал это дисциплиной. И истиной. Единственно правильным способом сохранить Знание.

Свет из Аметиста

Когда Стряпчий уже сражался на стороне восставших, к нему стала являться “демоница” — “суккуб”, зовущая себя Утренним Сиянием. Впервые она предстала перед ним в обличье его умершей возлюбленной и даровала три ночи обжигающей, невозможной страсти. Затем являлась в иных обличьях: то юной наложницы, то придворной певицы, то вовсе без лица — только голос и запах лаванды, терпкий и дурманящий. Она предпочитала лиловые одежды и всегда возникала в те минуты, когда какая-либо страсть — будь то жажда мести, вкус победы или запретное вожделение — овладевала им до физической дрожи.

Сияние была демоницей страстей. Она знала путь к любому сердцу, могла разжечь гнев, выпросить милость, заставить душу рваться и таять. Ее нрав был переменчив — она вызывала страсть, чтобы тут же ее разрушить, дразнила лаской, чтобы бросить в одиночество. Иногда она говорила, что потакает лишь тем, кто позволяет страсти владеть собой без остатка. Иногда — что всего лишь играет.

Бывало, Стряпчий принимал ее за Шеол — многоликую богиню морей, телесных наслаждений, интриг и ненависти. Говорили, что в тот день, когда изгнанные воины ючителле вернулись на триремах отомстить Ребозе, Шеол вступила в близость со всеми портовыми стражниками сразу — и никто не заметил приближения десанта, пока враги уже не были на улицах.

Сияние возвращалась к нему снова и снова — в шатрах, в покинутых городах, под шум волн или в дыму сожженных деревень. Иногда она делилась тайнами, но ее слова были как зеркала в темной воде: правдивы, но изломаны. Имени своего она не назвала, и как ее призвать — он не узнал.

Но одну ее тайну он запомнил накрепко. Когда-то, очень давно, она была связана с Аметистом — священным камнем и одноименным городом. У нее был собрат, чья судьба была вплетена в судьбу Алмаза. Они были и узниками, и жителями, и покровителями этих великих городов. Они сопровождали людей на протяжении тысяч лет — не как повелители или хищники, а как тени, питающиеся тем, что человек прячет от света.

**
**

ЗАБОТЫ НАРОДА ЮЧИТЕЛЛЕ

Стряпчий

Тезис 0. Великие вожди не собираются бегать вместо отрядов и добывать информацию. Ровно наоборот.

Поиски корней истоков или создание истока

Твоя подруга говорила, что приложила руку к Самоцветам. Правда, ничего не говорила про Истоки. Но говорила, что кроме нее по земле ходит еще и Черный. А может и другие подобные создания. И если истоки – не магия, то может быть надо поискать их создателей среди демонов и тех, кого называют богами?

Вернуть Аметист или усилить Самоцвет другого города

Твоя подруга жила в Аметисте. Или была там заключена. Она, кажется, сама не может определиться с термином. В любом случае: был Аметист с этой “девушкой”, теперь есть Аметист без нее. А значит, чтобы все вернулось на круги своя, должна вернуться и Утреннее Сияние. А еще, она наверняка знает, где тот самый Аметист видели в последний раз. Способ взаимодействия с ней, в принципе, понятен – посвящения (делай то, что ей приятно) и сделки (заключай). Но, к сожалению, без деталей.

Есть, вероятно, и вторая возможность. Использовать способности Сияния или ее собратьев, чтобы каким-то образом транслировать силу Аметиста в другой Самоцвет. Алмаз (если он сохранился), Опал, Берилл, Гранат или Топаз.

Народно-политический комментарий: усиление самоцвета в любом из городов ючителле приведет к существенному перераспределению власти и богатств в его пользу. Возможно, он окажется более склонен к союзу с Восстанием. Возрождение города Аметист, с другой стороны, даст долгосрочные плюсы всему народу, но лишит наживы здесь и сейчас (ну кроме награды от Банка).

Создать Седьмой Самоцвет

Твоя подруга рассказывала, что когда-то участвовала в создании других Самоцветов. Так что тут снова-таки потребуется помощь от нее или ее сородичей. Но, кажется, это не все. Ты вспоминаешь, что, по ее словам, шестеро жили в шести Самоцветах, а ни про какого седьмого она не говорила. То есть для нового камня вроде бы нет жильца-хранителя.

Правда, есть Утреннее Сияние, которая лишилась своего самоцвета. Но станет ли он тогда седьмым или просто будет новым Аметистом?

Она еще говорила про Черного, но там такая же дилемма, только еще и непонятно, куда делся камень с твоей собственной прародины – Алмаза. Рассеян ли он, как Аметист, или просто спрятан.

Наконец, из анализа разговоров, да и, скажем честно, сказок и легенд твоего народа, ты понял, что существуют древние договора, которые позволяют заставить таких существ действовать тем или иным образом. Но можно попробовать и просто уговорить.

Об управлении котлом Кера

Расскажи о том, как разогреть Котёл, и своим потомкам, и тем, кто будет владеть этим местом. Но лишь тем из них, кто хорошо понимает, как устроен мир. Они должны ответить на три сложных и тайных вопроса. Один – о запретном, другой – о пище, третий – о земле. Тот, кто правильно ответит, получит знание о том, как управлять котлом. Вернее, сможет им управлять.

Первый вопрос:

Когда-то на мысу стояла Труба. Она дотягивалась до неба. Её по спирали опоясывали древние литые скобы, а внутри она была на две трети полна пеплом от трупосожжения. Нужно узнать, зачем она.

– Как ни странно, ответ на этот вопрос я знаю. Жрецы из той башни оставили потомство. Те, кто приветствует Комету, сеют не столько своё семя и кровь, сколько странное знание о Нём. С ним передается и память.

– И каково это знание?

– Комете что-то мешает. Он беснуется, прилагает силу, но не может опуститься на землю. Поэтому тянет землю на себя. Повинуясь Его желанию, растут горы, стремясь к Нему прикоснуться. Всё растёт вверх, дабы притронуться к Нему. Когда-то Его должно было коснуться Древо. Теперь это невозможно. Не осталось даже его воли, его голоса. Так считают те, кто служит Комете. Иные же говорят, что Древо всё же шепчет тем, кто его понимает, веля всему, что некогда его составляло, собраться воедино, брызнуть вверх и наконец соприкоснуться с Кометой. Эти люди решили, что будут выстилать путь к Нему драгоценностями. Они наполняли трубу человеком снизу доверху, пытаясь создать новый ствол.

Второй вопрос:

Иногда добыча слишком велика и сильна, чтобы её можно было поглотить. Хранить её невозможно, а подступиться страшно. Есть ли искусство либо волшебство, которое позволит это сделать? Как его имя? Как творится это колдовство?

Третий вопрос:

Есть земли, в каждой из которой есть сердце. Сколько их и как их называют?