Записки фуражира, подобранные недалеко от Весла
Записки фуражира, подобранные недалеко от Весла
В год 512 от Становления Владычества
…люди в восстании всякие, но все — потрёпанные. Кто битый, кто верящий, кто просто сбежал от долгов. Но во всех сидит то, чего не найти в имперских казармах: страх да надежда. А от страха и надежды рождаются всякие диковинки.
Отряд «Сталь» – это из тех, что носят гербы, выправку держат, и слова длинные любят. Почти вся рота — отпрыски обедневших родов, кичатся тем, что «восстание — их долг благородный». Так вот — суеверие у них самое дурацкое из всех: если перед боем не отполировать пуговицы до зеркального блеска, обязательно кто-то из них словит стрелу в зад. Как-то одного нерадивого так и подстрелили, теперь весь отряд по утрам стоит и трёт свои пуговицы, будто судьба мира от этого зависит. И командир у них, то ли барон, то ли князь какой-то от роду, сам ходит и проверяет — и, говорят, если пуговица матовая — на день с каши снимает.
В другом отряде, «Бирюльки», наоборот сброд лесной, да с приветом. В основном — из Великого Леса, беглые, ведьмачьей крови, охотники, травники. Перед каждым походом устраивают «обряд обличия».
Снимают всю одежду, натягивают звериные маски — то ли волчьи, то ли свиные — и скачут, как одержимые, в траве или грязи, кто как может. Иногда — воют, иногда — молятся языком, которого я и не слыхал. Говорят, это чтоб «зверь в тебе проснулся», а тело стало легче. А еще говорят, что если в ту ночь кого-то цапнет собака или укусит лошадь — тому удача. Я, признаться, подальше держался.
Говорили мне еще солдаты, что с отрядом «Незабудки» будто бы, всякий раз в бою случается что-то неладное. Бьются, как будто саму смерть за косу хватают — страстно, люто. Так вот, в ночь после таких боёв, когда всё утихнет, рассказывают, будто бы к их колдуну приходят мёртвые девы. Да не просто тенью — а как живые. Входят в шатёр, свечи тухнут — и там начинается срамота. Утром колдун ходит изможденный, но глаза — горят. Старики шепчут: это, мол, платёж за силу. Девы-то, может, и не совсем мёртвые. Первую он и вовсе невестой звал. Да потом обряд поминальный по ней справлял. А может, сам он их придумал, и всё равно явились.
Вывод мой прост: повстанцы — люди разные. Но к ночи у всех просыпаются страхи, а на страхах строятся суеверия. У нас же в обозе пока всё спокойно, но если меня кто-нибудь попросит отполировать пуговицу или повыть в шкуре барсука — я уволюсь к лешему…