Мотылек для Мотылька

О роде Эйдан

Род Эйдан, к которому принадлежит Мотылек, ныне практически истребленный и угасший, некогда был очень славен, и возводит свои корни к великим героям и правителям форсов.

По одной линии восходит к Балву Огнереву, поднявшему Восстание Факелов, могучему магу и вождю времен очередного расцвета форсов в бесконечных войнах с теллекурре и между собой. По другой линии восходит к владетелям Вяза и его основателям.

Естественно, что за долгие столетия существования род многажды мешал кровь с кровью других высоких очагов форсов и с кровью князей и владетелей из теллекурре. Но все же считал себя форсовским родом и особенно держался за Сделку, которая была дарована Балву владетелями Форсберга. Многие из Эйдан восседали над высоким очагом крепости Сделка с тех пор.

Тот, кто позднее станет известен как Мотылек, родился тоже в стенах крепости.

В отличие от нынешнего времени, когда Сделка стала сугубо военной крепостью, Мотылек помнит ее огромным цветущим и богатейшим поселением. Через Сделку проходили многие торговые пути между форсами и теллекурре, здесь всегда были развиты ремесла и искусства, привечались знающие и умелые люди.

При рождении он получил имя Аэд (т..е. его полное имя Аэд Эйдан) — имя, которым в его роду часто нарекали первенцев-мальчиков. Это имя носили многие короли форсов, значит оно «огонь, огненный». Если же первой рождалась девочка, принято было называть её Финола, «белоплечая».

Аэдом и Финолой звали близнецов, детей короля Лира, что был славен в древности как король над Форсбергом. Очаг его был в Весле, и в легендах четверо детей его были обращены в лебедей мачехой-колдуньей, что желала любви своего короля и короны для своих отпрысков. Среди форсов страшные легенды любят!..

Вообще в роду часто детей называли именами, в которых был корень фин-, такие имена считались достойными для благородных отпрысков. Финн — значит, белый, светлый, беловолосый. Считается, что этот необычный для форсов цвет волос был присущ только правящему роду, который восседал над высоким очагом.

В легендах форсов известно много королей с именем Аэд. Есть версии, что Аэдом звали великого вождя, который вел форсов в первых войнах за земли на этом континенте. Возможно, что он и был капитаном мифического корабля-столицы «Гончая». Однако на этот счет есть и иные свидетельства. Но достоверно известно, что Аэд МакТорна, прозванный Чернооким, некогда владел то ли котлом, то ли копьем — из числа форсовских сокровищ.

Финола — это имя тоже часто встречалось в древних легендах. Кроме лебединой Финолы, Финолой же звали предка Аэда, прозванную Кровавой Клятвой — она поклялась, что убьет своего мужа, который вероломно вонзил нож в грудь ее отцу, Балву Огнереву, когда между ними случилась ссора на охоте.

О магии

Магические силы в Аэде пробудились не очень рано, ему было тогда уже около двадцати лет. Возраст для начала постижения магии весьма приличный. Это, скорее, стало некоторым разочарованием для его отца, который, как и многие форсы, считал магию своего рода проклятием и отравой.

Сам Аэд, скорее, посчитал магию удобным поводом, чтобы не торчать в Сделке, а отправиться вместо этого в странствия с верным отрядом наемников и приличествующим содержанием. Чтобы никто из доброхотов не вздумал именовать его, он, сказав об этом лишь отцу, ушел в сторону Самоцветных городов, взяв себе прозвище Багульник (можем сменить, если очень надо). Способности его были невелики, и, вероятно, он бы снискал себе боевую славу и богатства — или же сгинул в каком-то из сражений — но на его беду случилось пробуждение Госпожи и Взятых. Безумные маги во главе с их новой хозяйкой немедленно начали свою кровавую жатву на землях Северного континента.

Аэду пришлось спешно вернуться с юга на родной север.

Действия Госпожи и Взятых были очень стремительными. Почти сразу после их пробуждения, в том же 444 году, было взято Весло. Стало понятно, что на очереди и иные северные земли.

Исторические хроники сухо говорят об этом так:

445 г от СВ. Попытка альянса против Госпожи владетелей бывших королевств Форсберг и Лорды заканчивается провалом. Нескоординированность феодалов, интриги и могущественная магия Госпожи, переход на сторону Госпожи нескольких старых семейств, которые помнили ещё времена Владычества, привели к поражению северных феодов в ряде крупных битв.

Но за этими краткими строками Мотылек видит реальных людей и реальные лица тех, кто предал — и тех, кого предали. Одним из таких людей был его отец, раздавленный в кровавое месиво то ли Костоломом, то ли Хромым — до сих пор это не известно. Отца заманили в ловушку посулами поддержки, а когда он явился туда, от него потребовали клятвы и подчинения. Гордый и справедливый отец Аэда не желал подчиниться мертвецам, восставшим из могил — и не желал становиться клятвопреступником, сделав вид, что он подчинился. И был уничтожен так, чтобы нашедшие его позже, ужаснулись.

Буквально месяцем позже пришли вести о другом ударе — младший брат Аэда, Финли, и сестры, Лиат и Насса, были казнены при попытке диверсионного нападения на Госпожу.

К этому моменту Аэд и прибыл в Сделку. Здесь никто не знал, что он маг, но все знали, что он единственный мужчина из Эйданов. А, значит, ему принимать командование.

Почти год, маневрируя, договариваясь, подкупая, втайне колдуя и привлекая на свою сторону колдунов и военные отряды, Аэд Эйдан собирал силы. Но масштабные военные действия, развернувшиеся от Арчи до Лордов, не оставляли сомнений: не много нужно будет времени, чтобы Сделка тоже пала под натиском новонарождающейся Империи.

О Копье Луина

Тогда Аэд решился. Когда-то давно отец рассказывал ему о том, что их кровь происходит от Луина-копьеносца, владевшего тем самым копьем. Отец открыл ему и то, что копье хранилось в подземелье Сделки. Намеренно спрятанное, чтобы не искушать людей воспользоваться его силой.

Отец говорил, что Копьё Луина — не просто оружие. Это свирепый дух, заключённый в древко, артефакт, требующий от того, кто претендует на него, не силы руки, но силы духа. Им нельзя разить как обычным оружием: оно алчно, оно жаждет крови, оно кипит яростью, которая в нем содержится. И если выпущенную ярость не обуздать — она обратится против самого копейщика.

Прямые потомки Копейщика могут приказать ему поразить врага, но это всегда риск для любого: не остановиться на этом. Магам такое дается проще, потому что их безумие очень эгоистично, так, во всяком случае, говорил отец. Но и маг может прельститься силой, что содержится в копье. Так уже бывало в истории народа форсов — так начинались дикие распри между очагами, которые заканчивались реками крови.

Второе, отчего отец Аэда не желал, чтобы его потомки брали копье в руки — это необходимость обагрить руки жертвенной кровью. Три убийства нужны, чтобы копье отозвалось, совершённые собственноручно, желательно на охоте. Без этой жертвы Копьё не признает хозяина.

Третье же условие было Аэду сейчас исполнить несложно: трижды перед свидетелями нужно было назвать кого-то врагом и вести себя соответственно. Если враг пал — следовало найти нового. Без ненависти, которая бы неистово горела внутри человека, Копьё бессильно.

И даже, если бы все это случилось, все три условия были бы исполнены, было необходимо пережить копьеносцу дикую бурю чувств, утратить волю в кипении собственной ярости — но преодолеть ее, пережить безумную ярость берсерка, но выйти из него живым и обагренным кровью с головы до ног. Отец говорил, что поэтому не желает своим потомкам никогда брать копье в руки. А показывает его сыну и рассказывает об этом — потому что он старший, и ему дальше хранить копье.

«Бог Луин, первый носитель Копья, однажды поддался его силе. В бою он казался хозяином ярости — но, вернувшись домой, в припадке безумия пронзил собственного сына. Копьё не прощает слабости. Не в силах человека удержать то, что подвело даже бога: рано или поздно оно уничтожит любого. Владение Копьём Луина — не мастерство, но посвящение. Тот, кто берёт его в руки, должен быть готов стать сосудом для ярости — и знать, что однажды ярость сожжет его».

Аэд тогда спросил у него, отчего же тогда отец хранит копье, если пользоваться им считает нецелесообразным и опасным? И тот ответил, что без копья у форсов нет никакой надежды на возрождение своей великой столицы — а, значит, на будущее, в котором они не будут осколками великого народа, а соединятся под рукой Верховного короля.

Все эти древние сказки о великом артефакте, конечно, были занимательными, да и вид копья потрясал воображение. Но не трогало всерьез копье сердце того Аэда, которым он был в юности — веселого и жаждущего путешествий, новых впечатлений и развлечений. Слишком страшным оно могло обернуться для своего владельца. Слишком дорогой цены желало.

Но сейчас он видел в копье шанс для своей земли.

И он решил зачерпнуть его силу, чтобы спалить дотла тех, кто пришел к нему с войной.

Когда Аэд взял копье в руку, оно сперва не признало его. И тогда Аэд порезал руку и дал копью своей крови. И оно отозвалось: будто запело внутри него. Сперва тихий, колдовской голос артефакта звучал все громче с каждым часом.

Не медля, Аэд отправился на охоту. Один, в ночной темноте, выбравшись за стены крепости, он бросился бежать в поисках добычи.

Он убивал и убивал зверей, преследуя их всю ночь, но копье продолжало петь внутри него, требуя иной добычи. И тогда уже с утра, увидев случайно встреченного охотника, Аэд понял, что третьей жертвой для копья непременно должен стать человек. Он дал фору ему, громко крикнув, что будет преследовать его, но дает шанс спастись. Каким бы хорошим охотником ни был тот человек, но Аэда вело копье — и он настиг свою жертву. Тогда копье впервые признало его руку и запело иную песнь.

Аэд вернулся с ним в Сделку, и до времени положил его вновь в длинный футляр, упрятанный в стене подземелья.

Но теперь его голос слышался ему отовсюду — из кровавых облаков, подсвеченных утренней зарей, из факелов, освещавших высокие сторожевые башни крепости, а иногда — из зеркала. И голос этот сулил великую силу — и огонь, который сожжет все то, что менее важно, чем ненависть.

Война, тем временем, подходила все ближе к землям, которые он поклялся защищать. Для того, чтобы зачерпнуть силу, следовало назвать имена врагов. И тогда Аэд выступил перед своими танами и дружиной крепости, перед теми, кто укрылся в ней от наступающих армий, и назвал врагом своим Госпожу и тех, кто повинен в смерти его отца, братьев и сестер. Он поклялся, что убьет их, и покуда жив он, этой клятве не будет конца. И покуда ходят по земле Госпожа и Взятые, не будет ему успокоения и не будет покоя его ярости.

И в тот момент, когда он клялся, он услышал голос копья очень громко. Кровь будто вскипела в нем. Ему едва удалось сдержать свою ярость, чтобы не выплеснуть ее немедленно, не щадя в этом огне и своих людей. Так он понял, что копье услышало его.

Последнее, что ему предстояло испытать — неистовство битвы. Поэтому, когда начался штурм Сделки, Аэд рванул в первый же пролом, который пробил враг — и отдался на волю своего магического безумия. Тут уже было не до того, чтобы скрывать, что он маг. Да и сила его, которая, как ему казалась, возросла, требовала от него быть в гуще битвы.

Говорят, что в этом бою Аэд Эйдан и сгинул. Его видели сцепившимся в рукопашную с отборными силами гвардии одного из Взятых, и видели, что он был погребен под лавиной тел.

Но он выбрался оттуда, не помня, как сделал это.Он вообще долгое время не мог вспомнить ничего о тех часах. Лишь позднее смог восстановить какие-то осколки памяти.

Вот его рука, черно-багровая от запекшейся крови, смыкается на древке копья.

Вот он ревет что-то, не разбирая даже слов.

Вот огромный факел, в который превратилось его тело, разливает во все стороны будто ставший жидким, огонь.

Вот он видит свет… И тянется к нему… И летит, будто корабль сквозь шторм, на свет маяка…

Вот он взрывается, раскалывается на тысячи частиц, чтобы обрушиться огненным дождем на врага…

О Мотыльке

Он пришел в себя вдалеке от Сделки.

Копья с ним не было. Сам он был дико обожжен и обезображен, связки были сожжены от температуры, поэтому и голос его изменился. Никто не узнавал его, когда он очнулся среди раненых, которых смогли эвакуировать на нескольких телегах отступающие защитники Сделки.

Он долго приходил в себя. Тот, кто вытащил его, сказал, что видел, как «господин маг» горел, словно живая свеча, и наносил сокрушительные удары по войску врага. А потом господин маг упал, как подкошенный, и тот решил его оттащить, авось еще очнется и снова сможет задать жару противнику.

Спасшего его человека звали Мухой. А тот, кто сейчас пробудился в Аэде, недолго думая, назвал себя Мотыльком. Потому что он понимал, что теперь ничто, ни страх ужасающей смерти в огне, ни запах горящей плоти — не остановят его ненависти и ярости. Его ведет огонь, который зажгло в нем копье. Но пламя лишь разгоралось впереди, и Мотылек к нему устремился.

С тех пор он воюет: с теми, кого тогда поклялся уничтожить, уложить обратно в землю.

Он изменился: в сравнение с тем молодым мужчиной, которым был Аэд Эйдан, Мотылек куда как более расчетлив и циничен. Первое, что он сделал — убил тех, кто мог бы выдать его тайну: нескольких близко знавших его наемников из отряда, с которым он бродил по югу, двоих вассалов отца из Сделки, которым чудом удалось выжить в штурме. Девчонку, которая глядя уже на зажившее от ожогов лицо, сказала, что он, верно, из рода Эйданов — больно глаза похожие.

И Муху. Муху он тоже убил. Потому что понимал, что Муха может кому-то рассказать о том, что видел, как «господин маг» вышел огненной статуей со стороны подвалов крепости. Многие маги сыпались и на более зыбких свидетельствах — и их имена узнавали враги. Было неудобно: все же Муха спас Мотыльку жизнь… Но тайна была слишком важна.

Никто не должен был связать Мотылька и Аэда.

О последующих годах

Первые годы Мотылек чувствовал, что вот-вот сгорит. Жар стекал по его рукам, возбуждал ярость в сердце, поджаривал пятки, заставляя куда-то бежать. Постепенно сила огня как-то улеглась в его жилах, но время от времени приносила странные провалы в разуме и памяти.

Так, например, однажды он обнаружил себя в доме семейства Джойзо в Розах, где гневно выговаривал какому-то аристократу (позднее он узнал, что его имя Виченцо Джойзо), что знамена он ему укажет, и совершенно не обязательно для этого личное явление Мокоши.

Джойзо подчинился — не из страха, а во исполнение обета. Так у Мотылька появился первый союзник в Розах. Но обо всем этом он узнал позже. А тогда, стоя перед аристократом, чья кровь была не выше, чем его собственная, Мотылек чувствовал, что огонь внутри него не позволит больше ему стерпеть никакого клятвопреступления, не даст уйти в сумрак, чтобы спрятаться и сберечься, всегда будет требовать сжигать все, что есть, ради цели. И во имя ненависти.

У Виченцо Джойзо была хоть и причудливая, но понятная магу история: он поклялся своей богине, Мокоши, что принесет ей богатые дары, чтобы она не пресекала его род.

О Мокошь, Прядущая нити судеб! Я молю тебя! Не пресекай моего рода! Не отнимай у нас право на будущее! Дай плод моей жене! Дай мне наследника!

Я принесу тебе дары — хлеб с наших полей, кровь из своих вен, золото и имя свое. Я встану под знамя, что ты укажешь!

Но пощади! Если я согрешил гордыней, если нарушил твой закон, склоняясь перед чужой владычицей — укажи мне путь очищения. Пусть я заплачу, но пусть не умрет мой дом.

Не дай мне быть последним!

Определенно, Мотылек был там, где звучал этот обет. Но обстоятельств не помнил. В те годы вообще провалы в памяти случались с ним часто. Но чаще он приходил в себя в потеках запеченной, будто жаром, крови. Хоть копья при нем и не было, но он понимал, что то, что было в копье — или тот, кто был? — теперь беснуется внутри, толкая его вперед, к огню.

Так и полетел дальше Мотылек — от свечки к свечке, от пожара к пожару. Сам он не сгорал, но многое вокруг него обуглилось — от его ненависти, от жажды достичь своей цели.

Наиболее полно его таланты проявили себя уже после 500 года. Мотылек понял, что он хорош в том, чтобы поджигать не только тела, но и души. В течение более чем семи лет Мотылек готовил восстание в Форсберге. Оно запылало ярко, в 512 году — и стало началом активной войны против Империи. Мотылек удачливый генерал. А еще — он генерал, за которым охотно идут солдаты.

Потому что он знает, что им обещать: право сжечь врага, уничтожить даже сами следы его пребывания, испепелить любую память об их деяниях — и страх отребья перед ними.

Не так давно, почти случайно, Мотылек узнал, что капитан отряда Созерцающие, которую зовут учитель — дальний потомок его брата, Финли. Увидел приметный кулон, когда-то принадлежавший брату, и аккуратно узнал через других людей, что кулон передается в семье Учитель, и той подарила кулон её мать, которой он достался, в свою очередь, от отца, погибшего в войне против Госпожи.

Тогда он и узнал, что мать Учитель родилась после смерти Финли — и была посмертным дитя, которое скрывали, стремясь никак не выдать, что она принадлежит к роду Эйдан, мятежников из Форсберга, как их звали в Империи. Считается, что род Эйдан сгинул, но, вот ведь, как бывает — вас даже в Сделке двое, оказывается. Впрочем, это, скорее, сентиментальность.

О великих сокровищах форсов

Мотылек знает, потому что получил хорошее образование — и потому что род его много знал об артефактах его народа — что среди сокровищ, которые форсы привезли, были четыре великих: Копье, Котел, Меч и Камень. Про меч велось много споров — его называли и щитом, и мечом, но Мотылек уверен, что это меч. Камень же из них сокровище вообще живое и разумное — это менгир, один из тех, что прибыли вместе с форсами на Северный континент на корабле-столице.

Также знает Мотылек и то, что во многие из своих артефактов форсы умели заключать то ли людей целиком, то ли их дух, то ли магию. Он слышал о том, что в древности таких предметов было немало, но большинство из них сгинули во тьме веков.

Не так давно среди форсов начала, как пожар, распространяться некая «Весть о Гончей». В ней говорится о том, что пришествие Кометы — это то время, когда форсы могут обрести великую надежду на новую судьбу, и обрести свою древнюю столицы (будет позднее, и сразу для всех форсов загрузом).

Великий остров-корабль по имени «Гончая» ныне затоплен под волнами на западе от Северного континента. Но в воззвании говорится — и Мотылек понимает, что, пожалуй, это правда — что шанс вернуть себе столицу у форсов действительно есть. И в этом он видит свой шанс вернуть себе копье Луина — и верным образом распорядиться им. В конце-концов, его кровь позволила ему взять копье и повелеть им. А при должной воле — он может стать тем, кем был на корабле сам Луин.

Думая о форсах, сокровищах, Гончей, а также в поисках копья, сгинувшего в тот роковой день, Мотылек нашел и этот старый текст, написанный бардами форсов:

О Гончей, бегущей по волнам

Есть люди, которые верят, что их народ был рожден из земли, камня и дубовых корней. Но правда — иная.

Давным-давно, когда мир был моложе, а воды текли свободнее, из-за края света приплыл огромный корабль-остров. На его палубах стояли башни, в его трюмах спали духи предков, а его корпус, в пустотах которого находили себе прибежище кашалоты и левиафаны, был вырезан из материала, лёгкого как пух и прочного как сталь. Кто управлял этим кораблем — забыто. Забыто и то, кого он преследовал.

Иногда, в глухую ночь, у костра кто-то из стариков рассказывает историю о том, как “мир за морем” — не просто метафора. Как их предки пришли “из-за волны, что не соленая, а черная, как смоль”. Но молодые смеются, считая это пьяными бреднями.

Когда корабль достиг берегов этого мира, он рассыпался в прах, оставив лишь горстку выживших. Потомки тех, кто помнил правду, давно пали в бесконечных войнах. Теперь лишь в редких преданиях упоминается Великий корабль, но никто уже не верит, что это было на самом деле. Но говорят, что неразумно называть его ковчегом, так как не был он кораблём спасения: у него была другая цель.

Эти люди продолжают жить, как жили: сражаются, пируют, любят и умирают. Их корабли — лишь маленькие ладьи, их мечи — железные, а не из забытого металла предков.

О первом признаке: камнях-стражах

Главное в доме – это очаг. Да будет ведомо: Очаг королей огорожен менгирами, которые суть не мертвые глыбы, но стражи и говорящие духи. Высота их — от пяти до десяти локтей, а ширина — не менее широкого шага взрослого мужа. Ставят их встык, дабы очертить границы очага, ибо без камней нет ни знания, ни пути.

Лишь сомкнувшись, создают они силу, толкающую дом по волнам. Если выбыл кто-то из них, но под небом, где проплывает корабль, существует суша, можно залатать дыры безгласным камнем гор. Главное, чтобы камни очага соприкасались друг с другом.

Сила менгиров – не только в движении, но и в гадании. Когда король вопрошает их о пути, они поют, и по их голосам мудрецы читают знамения — где враги, где буря, где земля за горизонтом.

Среди менгиров есть Благороднейший из камней — кто-то говорит, что он вышиной в двенадцать локтей, черный, как ночь без звезд, и гладкий, как вода в тихой заводи, а кто-то, что среди прочих отличить его можно лишь по величию помыслов и силе духа. Стоит он на корме, которая должна возвышаться над землёю носа не менее чем на десятую долю его длины. Без него менгиры будут молчать, а Дом не сдвинется с места.

О втором признаке: орудиях и ключе

На Плывущем доме есть три рода орудий: огненные жерла, что извергают пламя на триста шагов, дабы жечь вражеские суда, каменные пращи, что мечут глыбы, что дробят башни и стены, и громовые трубы, чей рев губит слух, а вздох сбивает воинов с ног.

Но не действуют орудия, коль не вставлено копье.

Копье сие длиною в семь локтей, с наконечником, подобным листу ивы. Иные же говорят, что локтей в нем шесть, а наконечник красен. Давно никто не помнит, как выглядит оно. Лежит оно в особом углублении у Благороднейшего камня, и пока оно там, огонь и валуны повинуются воле короля.

Если копье извлечь, оно само по себе становится оружием страшной мощи. Тот, кто им владеет, может пробить любую стену, пронзить любое сердце, но защита очага исчезает, орудия стихают, и враги могут взять его без боя.

О третьем признаке: мече впередсмотрящего

Есть на борту корабля-очага меч, что зовется “Видящий сушу”. Им правит впередсмотрящий, он же “видящий”, ибо без него корабль слеп.

Сей меч может разрезать море, давая путь среди волн, усмирять бури или, напротив, насылать их на врагов, а также прокладывать каналы через сушу, если нет иного пути, кроме как через твердь.

Но если меч потерян, корабль-очаг становится пленником течений и может сгинуть в пучине или навеки застрять на мели.

О четвертом признаке: котле жизни

В середине острова, где сходятся четыре дороги, стоит котел. Он — источник пищи и воды, и пока он на месте, народ дома не знает голода и может не отлучаться за границу менгиров, чтобы найти себе пропитание.

Если котел убран, пища становится скудной, вода горькой, а люди слабеют. Если же разбить его, дом умрет, ибо нет жизни без котла.

О пятом признаке: Высоком короле

Вести корабль может лишь тот, кто имеет право судить и преследовать, в чьих руках закон, то есть Высокий король.

Если король — чародей, то Благороднейший камень не станет с ним говорить, ибо таковы законы и установления, и различны их языки.

Король должен быть честен (ибо менгиры чуют ложь), решителен (ибо море не терпит нерешительных) и щедр (ибо котел должен кормить).

Только тогда плывущий остров будет слушаться.

О будущем

Так был устроен великий дом предков.

С тех пор все переменилось. Никто не помнит первый очаг. Никто не помнит, за кем отправлены гончие. Никто не помнит, что произошло с кораблем.

Но есть память о том, где должно располагать части, составляющие целое. Возможно, ценой невероятных усилий потомки смогут их обрести. И тогда, быть может, дом поплывет снова.