Зовущая
Я — Зовущая Бурю. Пророчица Аметиста. Последняя защитница Слова.
Родилась я в доме архонта Белтешазара, правителя Аметиста в его наивысшем блеске. Тогда наш город был владыкой среди Самоцветных — древнейший Берилл, яростный Гранат, таинственный Алмаз, алчный Опал и мистический Топаз соперничали между собой, но нам уступали. Хотя и они, и мы знали: первенство среди Самоцветов – лишь временная прихоть судьбы. Но тогда Аметист был светочем науки и знания, и свет этот озарил каждого, кому повезло родиться там.
Я не была ни старшей, ни младшей среди тринадцати дочерей Белтешазара. Детство мое прошло в тени Великой Библиотеки, где свитки шептали мне запретные истины, а проклятия медленно вползали в кровь. Двор отца был полон загадок и коварных союзов, и пророчества там ценили лишь тогда, когда они льстили тщеславию, а знаний алкали не меньше, чем любви.
Моя мать… Как странно, что из всех сестер я чувствовала с ней самую крепкую связь — и именно потому не могла ничего провидеть о ней. Она лежала в волшебном сне, навеянном отцом. Я всегда была убеждена, что это искуснейшее из проклятий, но за много лет так и не нашло способа снять его.
Магия была даром нашей крови. Я не отрицала ее в себе, но мои сестры блистали сильнее. А все же мне выпал редкий талант — управлять небом и предвидеть грозы. Кто-то говорил, что штормы и бури дали имя, под которым народы узнали меня. Но мудрые ведали— это за видения о мраке и бедах, что я несла. Я никогда не пророчила о прошлом — только о будущем. И будущее всегда приходило ко мне в образе гибели.
Я не раз умоляла отца услышать мои слова о надвигающейся тьме. Но Белтешазар любил власть больше истины и предпочитал не слушать. Его пренебрежение жгло меня. Я начала желать исполнения собственных пророчеств — даже ценой своей крови, лишь бы заставить его признать мою правду.
Он отправлял меня на север — в Вяз, Клин, Вий — как бы насмешливо доверяя «дикие» пророчества теллекуре моему разуму. Там я говорила с их шаманами и нашими шпионами. Там же судьба впервые свела меня с Сестрой — жрицей Мокошь и спутницей того, кого мы потом назовем Властелином.
Я помню наш спор. Я говорила ей — судьба не куется пророчеством одного народа. Она рождается из воли целой эпохи. Мои слова, должно быть, тронули ее, потому что я сама пригласила ее в Аметист — исполняя волю отца — чтобы закончить в нашей Библиотеке толкование Пророчества Мару, обещавшего великого героя теллекуре. Я знала, что это будет ее гибелью. Но молчала. Я всегда верила — тот, кто видел предопределение, не может его изменить сам. Только другие способны выйти с проторенного пути. Потому и сегодня я опасаюсь своего дара, как змеи в траве.
Я пыталась предупредить Белтешазара об Эрине. Он не услышал. Некоторые летописцы зовут меня «Первой, кто узнал его лицо — и отвернулся». Но, в каком-то смысле, я не была первой. Я ведь знала историю. Когда-то наш народ породил Маликерта — столь же великого и жестокого. И его приход был предсказан — но отвергнут. Странно повторяется сплетение судеб.
Меня всегда пугало Безумие Магов — не в других, в нас самих. Я работала над ритуалом для упокоения великого мага. Свое сочинение назвала «Геомантия и Безумие». Я хотела спасти мир — и наш город — от себя и сестер, когда безумие нас настигнет. Это был проект Башни для тринадцати принцесс. Потом идею, похоже, украли для постройки Курганья. Я хорошо узнала эти оковы — чувствовала в них знакомые геомантические схемы. Но творение это было несовершенным – то, что я создавала для Города, было использовано в бесплодной пустоши. Досадная ошибка для них. Возможность на возвращение свободы для меня.
Отец заинтересовался этой темой вскоре после того разговора об Эрине. Я наивно решила, что он наконец услышал меня. Я работала с рвением. Я помню, как на семинаре в Аметисте представляла свой ритуал. Среди слушателей был и Эрин Безотчий. Но закончилось это… тем, чем закончилось.
Мои исследования привели меня к преданиям о Решефе и самоцветах в сердцах шести великих городов ючителле. По легенде, эти камни сотворены из его плоти и даровали городам особую судьбу и силу. Я не доверяла этим сказаниям вслепую. Кем был Решеф? Магом? Антидотом против магии? Или чем-то иным? Я не знала.
Сами самоцветы точно не были результатом колдовства. Нет. Но в то же время в них была сила.
Он прибыл в Розы не как гость, но как предвестие перемен. Маг с Севера, властный и могучий, воин, привыкший повелевать. Отец обласкал его — и он не знал отказа.
Он явился ко мне с дарами. Говорил слова любви, сладкие, как вино из виноградников Берилла. И он был умен. О, как он был умен. Ум его был остер, как обсидиан, холоден, как беззвездная ночь над Заледенелым морем. Я почти поверила. Почти…
Я не предвидела — услышала. Сестра моя заговорила во сне. Ее уста шептали слова страсти и наслаждения. И имя. Имя, пустое и гладкое, как речной камень, — то, что он назвал при дворе. И она была не одна. Он пленял их всех — той же речью, теми же глазами, теми же обещаниями.
Я не разгневалась. Я не унизилась. Я встала перед ним и сказала: “Я — дочь владыки Аметиста. Но я — не одна из многих. Я — гроза, не дождик. Я не стану очередной жемчужиной в ожерелье твоих побед. Ступай к тем, кто радуется теням. Мои дары — не для тебя.”
Он ушел. Внешне — без гнева. Но в глазах его жила тяжесть, как будто потеряно было нечто важное — не я, но то, что могло быть.
Прошло три луны. А затем — тишина. Ни следа. Ни слова прощания. Ни вести из дальних краев.
В тот день я проснулась до рассвета — и не одна. Что-то дрожало в воздухе: тонкая нить напряжения, как перед бурей, когда небо ещё молчит, но уже разверзлось где-то за горами.
Я вышла в Сад Песен — туда, где между кустами лаванды и сирени обычно приходили самые ясные сны. И там — у подножия каменного алтаря, воздвигнутого почти забытым богам, — лежала… кость. Ослепительно белая в лиловой дымке сада.
Тонкая, без плоти. Обожжённая магией. От неё шло не тепло, не холод — а вибрация смысла. Она не была здесь случайной. Возможно, она предназначалась одной из моих сестёр. Возможно, отцу. Но вряд ли мне.
Но я все коснулась ее. И почувствовала ритм. Слово пошло ко мне.
Я не слышала голосов. Я — видела. Видела Аметист, охваченный заревом, которое не было ни закатом, ни зарей. Видела горящий воздух над куполами, слышала, как Великая Библиотека плачет, когда рушатся ее стены. Видела, как отец идет навстречу кому-то в сиянии зловещей славы, с открытыми руками — и гибнет, прежде чем успевает сказать хоть слово.
Я не видела лица убийцы. Но в том видении была суть: предательство, скрытое под знаменами союза, замаскированное под любовь, обернутое в шелка верности. И был там самоцвет — сердце Аметиста, настоящее, не символ. Его вырывали. Не для власти. Для чего-то большего — и страшнее.
Кость рассыпалась в моих руках. Я поняла, что это было не предсказание. Это было предупреждение.
Я вернулась в Башню и провела ночь в вычислениях. Я перечитывала пророчества, свои заметки о путешествиях к северу, о линиях силы, что связывают воедино город с его сердцем, и каждого, кто живет здесь.
Я не знала имени. Но я верила своей интуиции — и ей одной. Никто другой бы не поверил: ни сестры, ни совет, ни сам Белтешазар. Мои прежние пророчества вызывали у него раздражение. Он считал, что я ищу бурю там, где лишь облака.
Я не могла спасти город целиком — это я понимала. Но я могла спасти то, что можно.
Я — не самая сильная из дочерей Белтешазара.
Я — не самая любимая.
Я — не самая верная.
Но я — Зовущая Бурю. И даже если нельзя остановить молнию, можно попытаться. И я попыталась.
Незадолго до провозглашения Владычества Аметист пал. Властелин сжег его, как и предрекалось.
Отец умер. Я не видела его уход. Мать – исчезла без следа. Сгорела Великая Библиотека. Лишь часть ее удалось мне увезти на летающем ковре, доставшемся отцу в дар. Другие свитки я спрятала — они уцелели, пережили катастрофу. Я и сама выжила. Но когда я вернулась на руины — тайники были пусты. Ходили слухи, что их обчистил человек по имени Корнелий.
Но самое страшное было не в этом. Той ночью я встала лицом к лицу с Ним – ужасом нашей эпохи. Он держал в руках сердце моего города – священный Аметист. Реликвию, привезенную нашими предками с юга. И он улыбался!
Он оставил меня в живых, взяв клятву, что когда настанет время я явлюсь на его зов и обращу свои знания в геомантии на цель, что он укажет. Я согласилась, у меня не было выбора. Сжимая в кулаке Аметист он будто сжимал мое трепещущее, тогда еще живое сердце.
И когда зов прозвучал – я явилась. Далеко на севере, в месте, что ныне именуется Курганье, я нашла его в разгаре приготовлений. С удивление и ужасом я рассматривала, как воплотился среди вересковых пустошей и холмов мой собственный проект. Моя Башня, любовно спроектированная, выпестованная, почти рожденная. Но как бы вывернутая сама в себя, искаженная, подчиненная иной, зловещей цели.
Он желал, чтобы Аметист стал центром этого плода моей мысли, извращенного его злой волей. Властелин был в шаге от триумфа. Но он просчитался. Я не была покорной овцой и запуганной девочкой. Я была Пророчицей и Защитницей Слова!
Сколько в том деянии было знания, а сколько догадки, провидения – я и сама не знаю. Но когда я взяла Аметист в руки, я почувствовала незримую нить, тонкую паутинку, что сжимала его силу в кристалл, тугой узел энергий. И я разорвала ее. Она поддалась охотно, как будто сам самоцвет желал того. В глазах моих… Нет, не потемнело. Наоборот, как будто все залило ярким светом, не слепящим, но поглощающим все. Вся моя колдовская сила покинула меня. Казалось, что я просто растворяюсь в этой безграничной белизне.
Властелин не достиг своей цели, какой бы она ни была. Для меня же все закончилось… и началось.
Мир узнал меня как Взятую. Не будь того ритуала — я бы, быть может, так и осталась слишком слабой, чтобы привлечь Его внимание. Но ярость и жажда мести Властелина не знали пощады. Вначале он отдал меня, как игрушку, своему чудовищному Хромому слуге, но я снова выжила, чего, как говорят, никому раньше не удавалось. И тогда он подчинил меня, сделав одним из своих чудовищ - но не растворив мою волю и знания.
Драгоценный аметист пропал. Но я знаю — его сила не умерла. Когда-нибудь руины Аметиста восстанут новым городом. Пусть даже в новом месте.
Сумрак. Мрачная цитадель Властелина. Здесь, среди чёрного базальта, властвует лишь одна воля. И все должны склониться перед ней. Здесь нет чувств — только служение. Взятые — полководцы, губернаторы, советники. Могущественные. И сломленные. Их разум скован тенью повиновения, но порой даже сквозь эту тень может просочиться отблеск чего-то…
В тот день Властелин говорил о строительстве. Тронный зал был наполнен гулом докладов, сводок, отчетов. Властелин стоял над планами, как колосс над пепелищем.
— Ты должна радоваться, Буря, — произнес он, с фальшивой вежливостью, за которой всегда следовало унижение. — Мы наконец воплотим твою Башню. Не в Аметисте, увы. Но куда надежнее. Без… новых сюрпризов.
Я почти не дрогнула. Почти. Пальцы чуть сжались на подлокотнике. Веки опустились дольше, чем нужно. Властелин, казалось, не заметил. Или не опустился до того, чтобы заметить.
Костолом — заметил.
Он стоял в тени. Безоружный — но только внешне. Его взгляд, прямой и тяжелый, впился в нее. Он видел не просто боль. Он увидел отголосок — сдвиг в ритме. Сбившийся, незаметный, но ему, ему… понятный!.
Я поймала этот понимающий взгляд. И позже, уже одна, в своих покоях, я никак не могла отрешиться от этого открытия. Робкая надежда. Но нужна была уверенность…
Стоя в арке окна я дожидалась, пока он пройдет мимо. Пальцы выбивали ритм. Не просто звук — знак. Вибрация, что некогда был магическим кодом, отправленным — и услышанным.
Он остановился. Помедлил. Кивнул.
Так между двумя Взятыми, искалеченными волей одного человека, родилось узнавание. Еще не союз, не дружба. Память. Молчаливый отказ забыть.
Сады Опала — изысканная роскошь. Террасы, украшенные хрустальными фонтанами и мраморными статуями, были созданы для утонченных аристократов, чтобы те забывали о страданиях мира. Здесь всё выглядело, как в мифах: багряные птицы пели среди вьющихся роз, воздух был наполнен ароматом шафрана и сандала. А среди всего этого — два Взятых, слуги Властелина, чудовища в человеческих образах, но все же люди где-то глубоко внутри.
— Ты знаешь, каким был Аметист? — спросила я, стоя у перил, с которых открывался вид на аллеи из черных кипарисов. Говорить было непросто.
Костолом медленно покачал головой.
— Только слухи. Только о тех, кто бежал и выжил. Они говорили… слишком разное.
— Тогда слушай еще.
И она рассказала.
О бухте, как свинец в лунном свете, о башнях и шпилях, что были как пальцы древнего великана, в Великой Библиотеке, о поэтах, ученых, о страсти.
Он долго молчал. А потом заговорил сам — как будто вспомнил давно забытый аккорд.
Он говорил о Розах. О горных долинах, что пестреют цветами. О мостах через реки, что несут на юг ледяную свежесть с гор, об играющих детях. О запахе вереска, меда и полыни. О городе, что узнавал и принимал, если ты не предавал его.
Снова молчание пролегло между ними — не глухое, но тёплое.
— Иногда я думаю, — сказала я, — что города — это не просто камни. Это живые сущности. И мы… мы их руки, глаза, голос. Даже если нас взяли. Даже если мы служим не им.
— Да, — ответил он. — Они звучат в нас. И если мы всё забудем — они будут помнить.
Наши взгляды пересеклись. В них не было клятв, не было заговоров. Только ритм.
Общий. Живой. Еще один шаг навстречу друг-другу.
Розы спали.
Не в безопасности — но в забытьи. После мрачных дел Взятых, когда улицы опустели, стражи спрятали глаза, а буйство колдовства улеглось, Костолом вел ее по ночным улицам.
— Мы здесь, — только и сказал он, открывая ей старый проход, скрытый между колоннами полуразрушенного дворца.
Они шли вдоль улиц, где трава пробивалась сквозь булыжник. Где фонари дрожали, отражаясь в лужах, как затонувшие звёзды. Ветер приносил запах полыни, глины и пряных цветов, что все еще росли на балконах старых домов. Здесь Розы не были городом, познавшим, как и многие, ярость Владычества. Они были… почти собой.
— Ты водишь меня, как влюбленный, — сказала Буря с легкой тенью улыбки.
Он не ответил. Только шел вперед, поворачивая то в одну, то в другую сторону, как будто чувствовал, куда им надо.
Старый дворец Библиотеки, поросший плющом. Часовая башня, вокруг которой время, кажется, замедлило этой ночью свой бег. Фонтаны. Мосты.
Они поднялись на самый высокий. И долго стояли там. Ветер развевал мои волосы, и я сама чувствовала себя ветром, что шелестит над спящим городом. Ветром, что не хочет становиться бурей. Он же стоял, как будто охраняя город, — не от врагов, а от забвения.
Я тогда почувствовала (и сказала), что этот город дышит, живет, но ему не хватает сердца, чтобы все токи забились в едином ритме, создавая великолепную симфонию. Он, кажется, хотел возразить, но задумался, помолчал, и снова кивнул.
Ветер, пролетев сквозь арки, не донес ни слова до башен Сумрака.
Но город, может быть, в ту ночь услышал.
Истина
Она видела, что он умрет в Розах. Она видела, как мир склонится пред Властелином.
Она видела и не ошибалась.
Она не любила его, как женщина способна любить мужчину. Потому, что запомнила слова матери: “Мужчина может познать любовь своей женщины лишь по их детям”… Ее плоть была мертва. Ее сердце было разбито, как священный аметист…
Все, что она предвидела – сбывалось. И она желала дать Костолому перед смертью благо, взамен его давнишнего письма.
Она ничего не могла изменить. Но Костолом – мог.
Когда после Пробуждения я вновь оказалась в Розах я увидела Истоки. Их сила напомнила мне самоцветы. Она может усилить один из оставшихся городов — Берилл, Гранат, Опал, Топаз. Может помочь извлечь из обломков ритуала Властелина аметист или алмаз — дать второй шанс разрушенному городу. А может породить новый исток — дар еще не рожденному городу.
А еще, когда залы Великой Библиотеки Аметиста не были тронуты пламенем, мне довелось слышать рассуждения о возможности создать новый самоцвет. Повторить великое деяние Решефа. Дать жизнь новому городу, с новой судьбой. Могут ли истоки Роз стать основой для этого свершения? Может быть.
Я — последняя из рода архонтов Аметиста. Только во мне живет его наследие. Наследие, рассеянное по миру — в свитках, в осколках, в изгнанниках. Но пока я жива — Слово еще не умерло.
**************************************************************************************************************
Моя мать не всегда спала колдовским сном. Напротив — сноходчество было ее делом, ее трудом, ее победой. Те, кто шепчет, будто она бежала от мира в сон, будто она скрывалась там от моего отца, лгут — или не понимают ничего. Она не отступала, а прокладывала дорогу.
Именно она, Мирина, соткала первую нить сноходчества. Не было до нее ни карты, ни направления. Не было даже подтверждения, что такой путь возможен. Но она ткала — из мыслей, из памяти, из боли нашего народа. Она вплела туда все, что знала и не знала, все, чего коснулась. Она была первым из сноходцев — или ловцов снов, как называли себя впоследствии ее ученики.
Теперь по этому пути, что сплетен, как паутина, проходят другие, наследующие ее труду. Они встречают друг друга в том мире, оставляя здесь только дыхание и неподвижное тело. А в том мире — беседуют, исследуют, ищут. Некоторые ученики моей матери могли читать чужие сны, управлять людьми в их снах, жить в них и даже выносить из снов предметы.
Мать говорила об этом так: «Заснув вечером, мы, в сущности, превращаемся в актеров и всегда переходим на другую сцену для того, чтобы сыграть свою роль. А днем? Днем, наяву, мы эту роль разучиваем. Иногда случается так, что нам не удалось ее выучить, тогда не следует появляться на сцене и прятаться за другими актерами, которые лучше нас знают свой текст и шаги на этом пути».
Когда я впервые оказалась в ее сне, что-то показалось мне странным. Потом я поняла, что это закономерность, а не случайность. В ее сне никогда не было видно кометы: в прошлом ли, в настоящем или в будущем.
Не раз я слышала от нее: «Во сне мы чувствуем себя как рыба в воде. Время от времени мы выныриваем из сна, окидываем взглядом собравшихся на берегу и опять погружаемся, торопливо и жадно, потому что нам хорошо только на глубине».
Конечно, Властелин захотел Взять ее. Как иначе? Ей не было равных. Но когда он пришел, она не просыпалась, сколько бы боли он ни причинял ее телу. Она и не была в его власти. Она осталась там, в собственном мире, где он не имел имени. Ее физическое тело просто исчезло. Ни пепла, ни праха: она стала частью той вязи, которую сама сплела.
И тогда-то его взор и обратился на нас.
**
**
ЗАБОТЫ НАРОДА ЮЧИТЕЛЛЕ
Зовущая Бурю
Тезис 0. Великие вожди не собираются бегать вместо отрядов и добывать информацию. Ровно наоборот.
Поиски корней истоков или создание истока
Ты не знаешь, откуда взялись Истоки. Но ты видишь, что это не производная от магии и что они родственны Самоцветам. Те же, по легенде, созданы Эшмуном из частей умирающего Решефа. Ты убеждена, что Решеф дал на это согласие, и добровольно прошел по этому пути. И искать нужно в том же направлении. Кто-то отдал силу и, скорее всего жизнь, чтобы принести благо.
Твое второе предположение – молк. Массовый ритуал-жертва. Могло ли это быть сделано в рамках Великий Битвы, где вы сражались? Очень может быть.
Вернуть Аметист
Твой план кристально ясен и рассчитан.
Исходные данные: тебе удалось (интуитивно во многом) рассеять Аметист, когда его намеревался использоваться Властелин. Таким образом, он не стал частью построенной злодеем геомантической системы Курганья. Но и использовать его теперь стало невозможно. К счастью, сама конструкция (твоя конструкция!) могильника не позволила силе Аметиста уйти, рассеяться или быть использованной кем-то еще. Ты постоянно ощущала её незримое присутствие, пока находилась в своем кургане.
После Возвращения стало понятно, что “протащить” Аметист сквозь пролом, который был вашим выходом – потребует слишком много времени. Потому идея расширить брешь была воспринята тобой с некоторым энтузиазмом. Теперь, когда барьер еще больше ослабел, план стал более реалистичным.
Первая задача – сформировать связь с Курганьем.
Оно представляет собой конструкцию из 6 парных (по замыслу) курганов с центральной фокальной точкой, в которую и должен был быть встроен Аметист. Теперь эту схему можно использовать, чтобы “сфокусировать осколки”.
Чтобы активировать в своих целях каждый из холмов следует туда поместить маяк – идеальным проводником для твоих целей будет аметист. Итого: 6 холмов – 6 аметистов. Делать это самой не обязательно. Более того, твои гадания почему-то говорят, что идеальными исполнителями должны быть либо искренне горящие этой идей люди (истинные патриоты), либо откровенные наемники. Проследить только, чтобы парни не слиняли вместе с твоими аметистами…
Техническая заметка: нужно чтобы кто-то посетил каждый курган, получил метку посещения, после чего сдал на мастерку Курганья аметист.
Когда курганы будут готовы, нужно направить на них силу истоков Роз. Она выполнит двойную роль: подобное притянет подобное (сходство сил Аметиста и истоков) и окажет восстанавливающий эффект (истоки умеют в такое).
Для этого следует использовать три истока, подходящие по символизму:
Один, имеющий сходство/сродство с Курганьем;
Один, имеющий сходство/сродство с Аметистом;
Один, имеющий сходство/сродство с темой исцеления или восстановления.
Не важно, в каких кварталах будут выбраны эти Истоки.
Техническая заметка: хранители должны выполнить стандартное посвящение, после чего в свитке посвящения указать, что направляют силу на Аметист. Они не будут учтены в посвящения для квартала/города. Требуется не менее 3(4) хранителей на каждый задействованный Исток.
Когда это будет сделано, Аметист в Курганье сконцентрируется в достаточной мере, чтобы с ним было можно взаимодействовать. В идеальном случае приобретет форму драгоценного камня, который можно унести.
Но в этом вопросе тебя гложет некоторое сомнение. Тебе кажется, что должно быть еще нечто, что скрепит разбитый “камень” воедино. Но ты пока не понимаешь, что это.
С другой стороны, ты убеждена, что расчеты первых двух шагов никак не влияют на третий. То есть разбираться с непонятной частью можно и до, и параллельно, и после. Время между шагами никак не влияет на ритуал, кроме потенциального вмешательства других участников.
Народно-политический комментарий: 6 самоцветов в городах ючителле были единой геомантической системой. Сейчас в ней осталось только 4 элемента и она, в целом, ослабела. Возвращение хотя бы одного выгоднее, чем усиление любого из оставшихся четырех. Таково, по крайней мере, твое мнение.
**
Создать Седьмой Самоцвет**
Создание Седьмого Самоцвета – идея старая, основанная как на древней нумерологии, так и современных расчетах. Гипотетически он возможен. Но раньше, когда вы не сталкивались ни с чем подобным на силу Самоцветов, у вас не было материала. А Решефа разобрал еще Эшмун (разве что копье могло быть еще таким седьмым – или наоборот, первым, вместилищем, но это тема для теологов и историков).
Сейчас есть Истоки. Они сами по себе составляют систему в Розах, но ей не хватает центрального управляющего компонента. Если подходящий элемент будет найден или создан, то, направив на него силу всех истоков, можно, вероятно, получить нужный результат.
Для подобного ритуала нужны действующие (неиссушенные) истоки города, их должно быть не меньше 12, количество хранителей, делающих посвящение, должно быть равным в каждом из истоков, но не меньше нижнего порога (по 3-4 на Исток). И эти хранители, конечно, не смогут использовать свои посвящения на благо квартала или города.
Вопрос в том, на что направлять. Объект должен обладать некими качествами, позволяющими ему принять эту роль. У тебя нет предположений, что это может быть. И еще, если новый самоцвет родится из истоков, укорененных в Розах, он изначально будет связан с этим городом. Чтобы его переместить – город придется уничтожить (как Властелин сделал с Аметистом и Алмазом).